— Верно, верно, верно. На сто процентов ибольше. Но это вряд ли может служить доказательством, что у меня был поводсжечь их офис. Взгляните на дело реально.

— Убийство, случившееся в связи с поджогом,может караться смертной казнью.

— Не шутите! Я готов вместе с вами разыскиватьубийцу, чтобы потом поджарить ему задницу, на электрическом стуле. Но меня кэтому делу не пришивайте.

Я чувствую, что моя злость очень убедительна,потому что и в тот же момент отступают. Один вынимает сложенный лист бумаги изнагрудного кармана.

— У нас здесь рапорт двухмесячной давности,когда вас разыскивали за порчу частной собственности. Что-то там насчетразбитого стекла в одной городской фирме.

— Смотрите-ка, ваши компьютеры работают чтонадо.

— Странное поведение для адвоката.

— Бывает и похуже. И я не адвокат, я помощникадвоката или что-то вроде этого. Только что окончил юридический колледж. А тообвинение было снято, хотя ваш принтер и сообщил о нем. И если вы, парни,думаете, что разбитое мной в апреле стекло как-то связано с пожаром сегодняночью, то настоящий поджигатель может расслабиться. Он в безопасности. И егоникогда не поймают.

При этих словах один вскакивает, и его примерубыстро следует другой.

— Но вам все же надо бы обратиться к адвокату,— говорит один, тыча в меня пальцем. — Потому что сейчас вы первыйподозреваемый.

— Ага. Вот именно. Я уже сказал, что если яглавный подозреваемый, тогда, значит, настоящему убийце чертовски повезло. Вы,ребята, даже близко не подошли к разгадке дела.

Они хлопают дверью и исчезают. Подождав сполчаса, я сажусь в машину. Я проезжаю несколько кварталов, старательноприближаясь кружным путем к складу. Паркуюсь, прохожу еще квартал и шмыгаю вмагазин, торгующий предметами домашнего обихода, откуда можно видеть дымящиесяруины в двух кварталах от него. Уцелела только одна стена. У пожарища бродятдесятки людей, адвокаты и их секретарши, на что-то указывая, а вокруг неуклюжетопчутся пожарные в огромных сапогах, полицейские натягивают сетку желтогоцвета — указание на то, что здесь имело место преступление. До меня доноситсягорький острый запах сгоревшей древесины, а над всем близлежащим районом низкоповисла сероватая пелена дыма.

В здании фирмы полы и потолки были деревяннымии, за немногим исключением, стены тоже из сосновых бревен. Прибавьте к этомучудовищное количество книг повсюду в здании, тонны папок с бумагами, и тогдалегко понять, как все это моментально воспламенилось. Самое удивительное, что вздании не было надежной противопожарной системы. Повсюду видневшиеся окрашенныеводопроводные трубы сплошь были просто деталью общего декора.

По понятным причинам Принс не ранняя Берди. Онобычно запирает «Йогис» около двух ночи и затем, спотыкаясь, идет к своему«кадиллаку» и усаживается на заднее сиденье, а Файрстоун, его постоянный шофери, по слухам, телохранитель, отвозит Принса домой.

Обычно появляется он в «Йогисе» к одиннадцатии очень активно занимается сервировкой завтраков. В полдень я нахожу Принса наместе, за рабочим столом, перекладывающим с места на место бумажки, вединоборстве с обычным похмельем. Он поглощает обезболивающие таблетки, пьетминеральную воду до своего магического времени, пяти вечера, а потом опятьныряет в нирвану рома с тоником.

Кабинет Принса — комната без окон, под кухней,она скрыта от посторонних глаз. Пройти туда можно только через три незаметныедвери, спустившись по потайной лестнице. Комната представляет собой правильныйквадрат, и каждый дюйм ее четырех стен увешан фотографиями Принса, которыйпожимает руки местным полицейским и другим таким же фотогеничным типам. Здесьво множестве также красуются обрамленные и ламинированные вырезки из газет,сообщения о том, что Принс подозревается, обвиняется, судится, арестовывается иприговаривается и всегда в результате оказывается невиновным. Он любит видетьсебя в зеркале прессы.

Сегодня он в скверном настроении, впрочем, какобычно.

За годы нашего общения я уже убедился, чтолучше не связываться с ним, пока он не пропустит третий стаканчик, а это обычнобывает к шести часам пополудни. Так что я явился на шесть часов раньше срока.Он делает знак, чтобы я входил, и я закрываю за собой дверь.

— Что случилось? — ворчит он. Глаза его налитыкровью.

У него развевающаяся борода и волосатая шея.Он в расстегнутой рубахе и поэтому всегда напоминает мне киношного Джека Волка.

— Я немного запутался, — говорю я.

— Что новенького?

Я рассказываю ему о событиях вчерашнего вечера— о том, как потерял работу, о пожаре, о визите полицейских. Все. Я особенноподчеркиваю, что в деле фигурирует труп и полицейские очень интересуются всем,что с ним связано. И совершенно законно. Не думаю, что они мне отдаютпредпочтение и считают главным подозреваемым, но, похоже, они к этому идут.

— Значит, Лейка сожгли, — размышляет Принсвслух.

Новость как будто доставляет ему удовольствие.Приятное дело с поджогом как раз то, что может развеселить сейчас Принса искрасить ему утро. — Никогда особенно его не любил.

— Но сам он не погиб. Он просто временно не удел. Он вернется. — И это сейчас меня заботит больше всего. Джонатан Лейктратит много денег на политиков. Он тщательно выстраивает отношения с ними,чтобы в нужный момент попросить о помощи. Если он убежден, что я связан споджогом, или ему, попросту говоря, понадобится козел отпущения, тогдаполицейские потащат меня за решетку.

— Ты можешь поклясться, что не поджигал?

— Да что ты, Принс!..

Он обдумывает мое заявление, поглаживаябороду, и я сразу могу сказать, что он просто в восторге и от дела и от того,что его вовлекают в него. Здесь преступление, смерть, тайна, политика, то естькусок настоящей криминальной жизни. Если бы еще тут были замешаны несколькоголых танцовщиц и фигурировали взятки полиции, тогда Принс закатил бы хорошуювыпивку, чтобы отпраздновать событие.

— Тебе надо бы поговорить с адвокатом, —заключает он, поглаживая усы. Но, увы, поэтому-то я и здесь. Я подумывалпозвонить Букеру, но я уже столько беспокоил его своими делами. И кроме того,сейчас он озабочен той же проблемой, что и я: мы еще не сдали экзамена и неимеем лицензии.

— Мне адвокат не по карману, — говорю я и жду,как он на это прореагирует. Если бы только можно было обратиться к кому-нибудьеще, я бы с радостью ухватился за такую возможность.

— Позволь мне все уладить, я позвоню Брюзеру.