— Тот, кто свободен от предначертаний, может создать свое племя, — пояснил ему предводитель каравана и также склонился, протягивая двумя руками широкий восточный кинжал-джамбию с рукоятью из слоновой кости и с загнутыми ножнами из белой кожи.

Фаррадж подвел к Виктору белую верблюдицу, заставил ее лечь на колени и приглашающим взмахом ладони указал на красное, расшитое золотом и камнями седло.

Лавров чинно опустился в седло и почувствовал себя Иисусом Навином, заместителем патриарха Моисея — ни больше, ни меньше. Верблюдица поднялась и пошла. «Хат-хат-хат», — пришпорил ее всадник в белых одеждах. Животное побежало рысью. Палестинцы заулыбались и захлопали в ладоши. Отъехав метров на пятьдесят, Виктор хотел было вернуться, но бедуины заголосили, как на скачках, и замахали руками:

— Еще, еще, пробуй, пробуй!

Украинец уехал за сторожевой холм, остановил верблюдицу и вытащил из ножен джамбию. В широком отполированном лезвии отразилось его лицо с красным обгоревшим лбом. Ветер раздувал полы абайи молочного цвета. Тень всадника как будто махала крыльями.

Откуда ни возьмись, к нему подскакал всадник в грязной синей абайе, на вороном коне, голову которого украшал плюмаж из черных орлиных перьев. Голова всадника была обмотана черной куфией.

— Что ты делаешь, европеец? — спросил всадник по-английски.

— Сам видишь! — ответил Виктор, приветственно взмахнув рукой, и спросил: — Ты один?

— Почти!

Синий всадник пришпорил коня и коротким кентером объехал вокруг белой верблюдицы. Лавров рассмотрел вальтрап под его седлом. Он был длинный, скорее даже это была попона цвета индиго с орнаментом, напоминающим следы животных на песке. Змеиные извилистые полосы, тройные пятна, оставленные лапами каракала, цепочки трасс, словно после маленького танка, — это скарабей катил навозный шарик. Попона заканчивалась тяжелыми темно-синими кистями на толстых шерстяных шнурах.

— Ты здесь с теми псами, что пьют из моего колодца? — опять спросил всадник, указав за спину Лаврова.

— Он твой? — вопросом на вопрос ответил Виктор.

Всадник вытащил из-за пояса огромный револьвер и выстрелил в воздух. Конь под ним занервничал и завертелся. Верблюдица под Лавровым, напротив, вообще никак не отреагировала на резкий звук, пронзивший небо над пустыней.

— Я Дауд, — представился незнакомец в синем.

— Я знаю другого человека с таким именем, — сказал Виктор, имея в виду библейского царя Давида.

— Другого? — заинтересовался стрелок и спрятал револьвер за широкий пояс.

— Тот, кого я знаю, не нуждается в помощи, чтобы охранять колодцы! — добавил Лавров.

— Он, должно быть, герой? — поинтересовался Дауд.

— Да, — подтвердил Виктор, — он дал бы напиться пришедшим из зыбучих песков!

— Неужели? Это кто-то другой… — Всадник в синем оглянулся на приближающегося коня. — Вот моя подмога!

К ним таким же коротким кентером подскакал подросток в абайе цвета индиго и красно-белой арафатке. Увидев европейца в одеяниях бедуинского шейха, отрок поприветствовал его традиционным жестом с поклоном.

— Сын, — обратился к нему Дауд и указал сложенной пополам плеткой на Лаврова, — чье это облачение?

— Хариша, отец!

— Какого он ранга?

— Шейх, мой отец!

— Он хариш?

— Нет, отец, европеец!

Дауд издевательски рассмеялся. Виктор снова почувствовал себя, словно на школьном утреннике, когда все пришли в обычной одежде, а он вырядился одноглазым пиратом с картонной саблей.

— Сын, — опять обратился Дауд к мальчику, — они крадут нашу воду, скажи им, пусть придут.

Так Дауд дал понять Виктору, что не воспринимает его как человека, с которым можно вести дела. Сын кочевника пришпорил каракового жеребца и галопом умчался к колодцу. Отец еще раз издевательски рассмеялся и поскакал следом.

2

Револьверный выстрел переполошил бивуак палестинцев. К колодцу на полном скаку мчались два вооруженных всадника. Бедуины бросились к своим лежащим верблюдам, где под попонами у каждого были припрятаны автоматы Калашникова и карабины Симонова.

Дауд на ходу выхватил у одного из палестинцев мягкое резиновое ведро и демонстративно вылил из него воду на землю. Он грозно осмотрел мужчин, вставших у своих верблюдов с оружием наизготовку, и коротким кентером обскакал колодец. К этому времени подоспел Лавров на своей резвой верблюдице. Сын Дауда, наставив на него маузер, велел остановить движение и поднять руки.

Фаррадж выхватил кинжал и бросился к мальчишке, но был остановлен крепкой хваткой Светланы.

Всадник-отец приблизился к палестинцу, поившему верблюда, и, указывая плетью на резиновое ведро с водой, велел:

— Вылей это!

— Нет! — крикнул безоружный предводитель каравана.

Всадник выпрямился в седле, подбоченился и объявил:

— С тобой говорит Дауд из друзов!

— Али ибн аль-Хариш отвечает!

Всадник на вороном коне и прямой, будто кол проглотил, облаченный в черное бедуин двинулись навстречу друг другу. Метров за десять Дауд ловко спешился и подошел к Али на расстояние двух шагов.

Предводитель каравана рассматривал его патронташ, надетый через плечо, кавказский кинжал-кама в серебряных ножнах и потертый револьвер системы Смита-Вессона III образца 1871 года.

— Ты хариш? Али… твой отец Халаф Ахмед еще ворует?

— Нет. Дауд принял меня за своего ублюдка? — дерзко ответил безоружный аль-Хариш.

Дауд уперся руками в бока:

— Нет! Ничего общего… Ты похож на своего отца.

— Дауд, ты мне льстишь!

— Легко тебе польстить, я знал твоего отца, — ответил друз и пошел обратно к коню.

— А своего знал? — бросил ему вслед бедуин.

Возмущенный друз резко развернулся, схватившись за кинжал.

— Дауд! — закричал по-арабски Виктор со все еще поднятыми руками. — Нас пятьдесят! Вас двое. Мы вас застрелим!

— Друзы вам отомстят! — бесстрашно ответил Дауд и обратился к остальным вооруженным палестинцам: — Хотите?

— Израильтяне, выгнавшие друзов и палестинцев с земель ваших отцов, только спасибо вам скажут! — перейдя на английский, предупредил его Лавров. — Пусть твой сын перестанет в меня целиться!

— Отставить! — махнул сыну Дауд. — Они того недостойны!

Мальчик убрал маузер за пояс и тронул лошадь. Караковый жеребец подскочил к вороному коню, а белая верблюдица — к предводителю каравана.

— Я только начал его обучение, — миролюбиво, как ни в чем не бывало, объяснился Дауд.

— И чему ты его научил? — спросил Лавров, спешиваясь. — Правилам гостеприимства?