class="p1">Деятельность мастерских развивается по двум направлениям — копирование известных французских аэропланов, а также производство самолетов собственной оригинальной конструкции.

К лету 1913 года Анатра окончательно определился с приоритетами на своем производстве, делая основную ставку на изготовление лицензионных машин — «Фарман», «Ньюпор», «Вуазен» и «Моран», как наиболее коммерчески успешных, востребованных и стабильно продаваемых на рынке.

Но при этом, зарабатывая на конвейерной сборке классических образцов того времени, Артур Антонович вместе с отечественными конструкторами и пилотами начинает разрабатывать собственно русские аэропланы.

Так, на рубеже 1913–1914 годов на «Заводе аэропланов Анатра» было создано конструкторское бюро, куда были приглашены инженеры-конструкторы В. Хиони (создатель одного из первых русских оригинальных самолетов «Хиони № 1», а уже в советское время автор легендарного У-8 «Конек-Горбунок»), В. Иванов, А. Кам, А. Михалькевич, Г. Макеев.

Первой разработкой бюро стало переоснащение германского «легкого кавалерийского самолета» Р 20.

Окончательному варианту изделия было присвоено обозначение «Анатра» тип «Д» («Анаде»).

Первый полет прототипа «Анаде» состоялся 19 декабря 1915 года (о чем Артур Антонович телеграфировал лично великому князю Александру Михайловичу), а в серийное производство его запустили весной следующего года.

Машина представляла собой двухместный многоцелевой биплан цельнодеревянной конструкции с тянущим винтом, силовая установка — ротативный девятицилиндровый двигатель воздушного охлаждения «Гном-Моносупап» мощностью 100 л. с. Вооружение аэроплана состояло из одного пулемета «Кольт», «Мадсен» или «Льюис» на подвижном станке в задней кабине, а также бомб общей массой до двух пудов (32 килограмма).

Также в ряду адаптированных изделий завода «Анатра» стоит назвать самолет «ВИ» — «Вуазен Иванова», созданный по чертежам летчика 26-го корпусного авиаотряда подпоручика Петра Иванова.

Известно также, что в период с 1914 по 1916 год Артур Анатра провел масштабное расширение производственной базы. В частности, в ходе проведенных работ к старым мастерским морбата были пристроены слесарное и штамповочное отделения на Канатной улице, механическое — на Французском бульваре, деревообрабатывающее — возле Пересыпи. Более того, на Стрельбищенском поле возвели новый заводской комплекс со сварочным, сборочным, малярным и другими цехами, складами, ангарами и аэродромом.

По ходатайству А. А. Анатра городская дума постановила безвозмездно передать заводу полосу земли для сооружения подъездного рельсового пути от линии электрического трамвая № 29 по Больше-Фонтанской дороге до заводской территории. Этот путь предназначался для доставки на товарную станцию громоздких ящиков с разобранными самолетами, а также для бесплатного провоза рабочих на завод и обратно. Построенная трамвайная линия под № 13 существует и в настоящее время.

Таким образом, на Стрельбищенском поле собирали «Анаде», а в отделении на Канатной улице — «Фарманы» и «Вуазены».

К концу 1916 года общая площадь территории «Завода аэропланов Анатра» вместе с аэродромом составляла 240 тысяч квадратных саженей, площадь строений — почти три тысячи квадратных саженей. Предприятие располагало 131 станком и 29 двигателями общей мощностью 230 л. с.

Об амбициях Сергея Уточкина-самолетостроителя уже шла речь. Однако на фоне промышленного размаха Артура Анатры воспринимать их всерьез было невозможно.

Как мы помним, Сергей Исаевич вернулся в Одессу из Парижа с двигателем «Анзани» и с огромным желанием создать собственный самолет.

И он создал его.

Но, увы, первый подъем в воздух не состоялся по причине несоответствия мощности двигателя и массы аппарата. Второй же взлет все-таки произошел 15 марта 1910 года, однако, пробыв в воздухе несколько минут, аэроплан Уточкина рухнул на землю.

И это было поражением (как и провал проекта УточКино, как и уход в 1908 году жены Ларисы Федоровны Литвицкой), а поражения Сергей Исаевич переносил очень тяжело, болезненно.

Он не умел скрывать разочарования и обиды, не умел их забывать и прощать, знал за собой это качество еще с детства.

Валентин Петрович Катаев вспоминал в этой связи: «А надо вам сказать, что Уточкин, хотя, в общем, человек довольно добродушный, но, как все рыжие и заики, обладал повышенной чувствительностью к всякого рода намекам и приходил в бешенство, даже в исступление, если его называли заикой или рыжим».

Именно склонность к исступлению, бешенству была его характерной чертой.

В своем «Дневнике» Корней Иванович Чуковский описывает следующий эпизод: «Однажды Ольдор (Иосиф Львович Оршер, журналист, сатирик, фельетонист) в „Одесском листке“ написал некую кляузу об Уточкине… Уточкин его поколотил. Встретив Уточкина, я с укоризной:

— Как вы могли побить Омегу (Ольдора)?

— Вот так, — ответил Уточкин, думая, что я спрашиваю его о технике битья. — Я вв-ошел в редакцию, встретил м-м-мадам На… на… на… Навроцкую, поцеловал у нее ручку, иду дальше: — Кто здесь Омега? — Я Омега. — Я взял Омегу — вот так, положил его на левую руку, а правой — вот так. Вот так — отшлепал его и ушел. Иду по лестнице. Навстречу мне мадам Навроцкая. У вас, говорит, галстух съехал назад. Поправляю галстух и ухожу…»

Нанесенное оскорбление Уточкин рассматривал как попрание правды, искажение ее, пусть и самой неудобной или безнадежной.

То есть речь идет о безоглядном рвении даже в самом безнадежном деле, когда надеяться не на кого, кроме как на самого себя.

И тогда лишь укрепляется вера в то, что ты совершенно один, хотя и окружен толпами восхищенных поклонников, ждущих от тебя только побед и категорически не понимающих, что ты можешь быть слаб, несчастен и одинок.

И из сумрака выходит уже совсем другой Уточкин — с остановившимся взглядом, с трудом могущий вспомнить, что было вчера, говорящий нескладно и обрывочно, что только усиливает его заикание, подавленный, растерянный, затравленный, разочарованный в себе, порой впадающий в браваду, совершенно граничащую с сумасшествием, мучимый манией преследования и одуряющими головными болями.

В психиатрии это называется «сумерки», когда происходит исчезновение ясности сознания с совершенной сохранностью моторики, привычных автоматизированных действий, позволяющих совершать достаточно сложные поступки. Наступают блуждания (так называемый амбулаторный автоматизм), когда расстояние от замысла до цели нивелируется, что, соответственно, делает подобную цель недостижимой в принципе, переводя ее в разряд навязчивого состояния, мании.

Основной темой и даже болью «Исповеди» Сергея Исаевича Уточкина является именно желание летать, поднимаясь в небо, обретать свободу, которой нет места на земле среди завистливых, лживых и корыстолюбивых людей.

Однако на пути у этого желания всякий раз возникают препятствия, цикличность, появления которых зависит от смены эмоциональных состояний — от реальных воспоминаний до галлюцинаций, от медленного течения мыслей до их полной остановки.

Уточкин сообщает: «В Одессе было на меня покушение Владимира Анатра (Владимир Анжелович Анатра, 1880–1926), который хотел посадить меня по дружбе в санаторий, якобы потому, что я сжигаю свое здоровье всякими наркозами… И он пытался засадить меня силою… Разумеется, неудачно: я ускользнул…»

Мотив бегства, «ускользания» как спасения от преследования, от несвободы и страха. Ровно точно так же, как это уже было однажды в его жизни: и тогда Сережа побежал, нет, совершенно не помнил своих первых шагов, полностью и безоглядно доверившись