землю без ожидания и не там, где будут выделять всем, а где он сам пожелает. Желал он надел и домик в Македонии. Собственно, домик-то у него уже был, в Филиппах. Там жила его женщина. Пока что не жена, конкубина.

До отставки Тиберию оставалось ещё два года. Времени он зря не терял и активно копил «на старость». Копил и жаловался, что копится мало, хотя немногие из старших центурионов умудрялись нажить больше всякого добра, чем декурион Паннонской алы Тиберий Максим.

Лонгин смотрел на эту страсть к стяжательству снисходительно. Сам он выслужил положенный срок как раз в этом году. Совсем скоро, седьмого января, в день, когда очередные триста ветеранов покинут легион, Тит тоже сможет уйти. Однако разговоров он об этом не заводил и всем своим видом показывал, что оставлять службу не собирается. Вот как раз у него сума была тощая. Не отличался предприимчивостью Тит Флавий. Хотя, как и Максим — тоже клиент Адриана. И даже более приближенный и доверенный.

Своих рабов Тиберий держал у купца Метробия и платил ему за это три денария в месяц. Многие над декурионом посмеивались. Солдаты и командиры, захватив пленных при грабеже дакийских городов и деревень, тут же продавали их следующим за армией купцам. Избавлялись от обузы. Продавали за бесценок, поскольку пленных было очень много. Тиберий жадничал.

— Как это, пятьдесят денариев за ремесленника? Совсем торгаши обнаглели! Весной поеду в отпуск, продам их в Македонии втрое дороже. Нет, в четверо!

— Впятеро продашь! — потешались над ним легионеры.

— Вшестеро!

Тиберий понимал, что над ним смеются и обиженно надувал щёки.

— Зря упорствуешь, — сказал ему как-то Марциал, — сейчас цены на рабов надолго упадут. Не получишь на этом барышей.

Декурион упрямо хмурился, но поступал по-своему.

Возле сарая, где Метробий держал рабов, толклась группа легионеров. Несмотря на праздник, дела они обсуждали от веселья далёкие.

— Что же, в день Опы выступают?

День Опы, супруги Сатурна, отмечался 20 декабря.

— Да вроде нет. Я слышал — за семь дней до январских календ.

Седой ветеран, пожевав губами (верно, подсчитывал), пробормотал себе под нос.

— Скверно это. Скверно начинать такое дело в день Митры.

День рождения бога Митры, культ которого начал проникать в дунайские легионы незадолго до описываемого времени, отмечался 25 декабря.

— Цезарь Митру не почитает, — возразили ему.

Ветеран не ответил, лишь сдвинул кустистые брови и покачал головой.

— И люстрацию не провели, хотя давно следовало…

Люстрация — очищение. Ритуал, выполнявшийся в легионах по окончании военной кампании.

— Война не окончилась, вот и не провели.

— Да, я слышал, на север скоро выступают.

— Выступают? Не мы что ли?

— Вроде, нет. Говорят, Адриан со своими. И «быки» с ними.

«Быки» — Пятый Македонский легион, на знамёнах которого изображался бык.

— Ну, хвала Юпитеру, Наилучшему, Величайшему, пронесло нас. Что-то я уже навоевался.

— Навоевался он! — фыркнул ветеран, — ты, сопля зелёная, с моё сначала потопай! Вот с меня уже и верно, хватит. Пора на покой. Одарят земелькой, заведу овечек…

— Сервий, да ты задрал уже со своими овечками!

— Вот-вот, меньше трёх нундин ему до отставки, так я дождаться не могу, когда эта занудная рожа свалит уже, куда-нибудь подальше! Каждый день поёт одно и то же без умолку! Жену лучше заведи, ей над ухом и зуди!

Римские недели, нундины, изначально восьмидневные, в описываемое время уже стали семидневными.

— Нахера ему жена? Он вон, овечек драть будет, только их и поминает.

— В ухо дам, — пообещал Сервий.

— Свалит, жди… Архилох говорил — здесь, в Дакии, ветеранам землю будут давать.

— И то верно, думаю, не врёт Архилох, народу тут поубавилось. Хорошо проредили. Обезлюдела земелька.

— Дадут-то не сразу. Как всегда, промурыжат пару лет.

— Я подожду, — заявил ветеран, — отдохну хоть от вашего общества, бездельники.

— Э, парни, гляньте, «бараны» идут, — сказал кто-то.

«Бараны» — Первый легион Минервы, на знамёнах которого изображался овен.

К компании легионеров Тринадцатого приближался Гней Балабол с неизменным сопровождением в виде Молчаливого Пора. За ними чуть поодаль шли Авл Назика и Корнелий Диоген.

— Сальве, «львы»! — с ухмылкой приветствовал коллег по опасной профессии Прастина.

«Львы» — Тринадцатый легион Близнецов (Сдвоенный), на знамёнах которого изображался лев.

— О, какие люди здесь прогуливаются, — показно восхитился Сервий.

— Отож! — Балабол обернулся к Диогену, — чего ты там намедни бормотал, дрочила? Про бодучего говна, тьфу ты, овна? «Бодал овен к западу и востоку, и все от того усирались». Так?

— Почти, — с привычным от подколов Балабола раздражением ответил Диоген, — «Видел я, как этот овен бодал к западу, и к северу, и к югу, и никакой зверь не мог устоять против него, и никто не мог спасти от него, он делал что хотел и величался».

— Что это за хрень ты несёшь, Луций? — спросил ветеран.

Иммуны легионов в канабе пересекались уже не раз, перезнакомились, друг друга по именам знали.

— Это ебу одид иудей в Дгобете даплёл, — сказал Назика, — а од тгетьего ддя впобдил и тгавит.

— Это иудейское пророчество про Александра Великого, — пояснил Диоген.

— И к чему это сейчас? — спросил Сервий.

— Ну как? — усмехнулся Балабол, — ты не слышал? Овен всех забодал и делал, что хотел. Понял? «Бараны» самые могучие, деревня. Войско баранов во главе со львом уделает войско львов во главе с бараном.

Легионеры Тринадцатого возмущённо загудели.

— Ты, Балабол, совсем страх потерял на нашего легата гнать?!

Пор молча придвинулся поближе к Гнею.

— Как дети малые, — покачал головой Сервий.

— Ду даш-то легад точдо леб, — пробормотал Назика.

— Там ещё кое-что про льва было, — вспомнил бесстрашный в присутствии Пора Балабол, — сейчас вообще уссытесь. Дрочила, что там было про льва, которого баран забодал?

— Ты всё перепутал, Гней, — мрачно сказал Диоген, — не баран забодал, а козëл косматый. И не льва, а барана.

Легионеры Тринадцатого дружно заржали.

— Ну так кому хер отбили? — утирал слёзы Сервий.

— Жалко, сейчас никого из Тридцатого нет! Такое событие «козлы» пропустили — Балабол обосрался!

Прастина побагровел и надулся.

— Ладно, не бери в голову, Гней, — хлопнул Балабола по плечу ветеран, — пошли, что ли, выпьем.

— И то дело, — сказал один из его товарищей.

— Ну что, мулы, скоро снова фурку на плечо? — беззлобно поинтересовался Сервий.

— От мула слышу, — оскалился Прастина, — мы то свалим, а вам эту гору камней за троих ворочать.

Он махнул рукой в сторону возводимых каменный стен постоянного лагеря.

— Так это не нам, — осклабился ветеран, — камни молодёжь потаскает.

— А вам