Темрюкович, глядя на боярина. – Или дьяки ваши земские разворовали всё, вот и пушек нет!

Мстиславский зло взглянул на него, думая о том, что в иное время разрубил бы кабардинскому царевичу голову, затем посмотрел на государя, надеясь на его заступничество, но Иоанн и не думал защищать князя. Вяземский нагло улыбался, радуясь положению, в которое попал один из руководителей Земской думы. Молчал, опустив голову, Владимир Андреевич.

Выдержав паузу, Иоанн приказал Мстиславскому:

– Вызнай, кто из дьяков посошными людьми ведает!

– Сделаю, государь, – поклонился Иван Федорович и, круто развернув коня, пустил его вниз с пригорка.

– Государь! Скоро Орша, к вечеру будем там, – доложил Вяземский. – Надо бы встать в каком-нибудь селении, дождаться лазутчиков наших с вестями да военный совет сбирать.

– Я узнаю, где встать можно. – Михаил Темрюкович оскалил белые зубы. – Скатаюсь с кромешниками по округе!

И так же стремительно спустился с пригорка.

– Ратников подтяну, – как-то сдавленно проговорил Владимир Андреевич, видно не желая оставаться наедине с царем и одним из главных опричников. Иоанн с какой-то внутренней тревогой поглядел ему вслед и отвернулся. Живой железной волной текло перед глазами русское войско, шумя топотом тысяч ног, скрипом телег и возов.

– Какая великая сила, – оглядывая рать, восхищенно проговорил Вяземский. Иоанн не ответил, перебирая поводья руками в черных перчатках, тяжело и пристально глядел перед собой в никуда.

К вечеру у поселка Красное русское войско разбило лагерь. Холодало с каждым днем все сильнее, по утрам жухлая трава уже покрывалась инеем. Нещадно вырубая окрестные леса, воины разжигали огромные костры и грелись, густо обступая их.

Срочно был созван военный совет – доложили, что навстречу русской рати выступило значительное по численности литовское войско, которое возглавил сам король Сигизмунд. Назревало крупное и кровопролитное сражение, и шансы на то, что победа будет легкой, превратились в ничто. Все воеводы, участвовавшие в походе, под покровом темноты собрались за длинным столом, установленным в государевом шатре. Холодный дождь при этом лил не переставая. Воеводы, государь и царевич сидели в шубах.

Спорили, глядели на карты, осматривали дороги, вновь спорили. Сражение было неизбежно, но без пушек нельзя было ни дать врагу бой, ни приступать к осаде городов. Холодало, дороги размокли, продвигаться все труднее, время нещадно текло, столь крупной ратью быстро расходовались припасы, а ведь сражения даже не начались. Еще, как назло, никаких известий от шведов. Вероятно, король Эрик не выступит для подмоги Иоанну.

Царь тяжело и молча глядит на воевод, в задумчивости поглаживая пальцами бороду. Тревожные мысли не покидают его, он весь поглощен раздумьями о следующем шаге, и оступиться было нельзя! Столько средств, времени и сил было затрачено на подготовку этого похода, который должен был раз и навсегда решить исход этой долгой и кровавой войны!

По левую руку от него сидел Владимир Андреевич. Князь сидел, сцепив пальцы рук перед собой и низко опустив голову, словно происходящее здесь вовсе его не касалось. Иоанн вновь пристально вгляделся в него и даже не сразу услышал обращение к нему князя Мстиславского:

– Государь? Рассуди, как быть?

– Надобно дождаться посошников, – немного погодя, ответил царь, – без пушек мы одно ничего не сможем. Пошлите назад людей, пусть возьмут жеребцов, мало ли, пушки увязли в дороге…

Крестясь у висевшей при выходе иконы Георгия Победоносца, воеводы покидали шатер. Собрание было окончено. Иоанн остался в одиночестве за пустым столом с разложенными картами и сидел в той же задумчивой позе. Что-то не так. Словно зверь, учуявший охотников и облаву, он чего-то ждал и не мог понять, откуда последует удар.

Полы шатра распахнулись – тень возникла в проеме. Это был государев брат. Насквозь промокший, бледный, с трясущейся челюстью, он предстал пред Иоанном, взглянул на него своими помутневшими стеклянными глазами, и царь тут же все понял. Не мигая и не отрывая своего страшного взгляда, в котором читалась мольба о помощи, прощении, ужас, осознание неизбежного, Владимир тяжело упал перед царем на колени.

– Не могу боле вынести сей муки, – проговорил он сдавленно и громко сглотнул, – молю лишь о прощении… Прощении, государь!

Иоанн, глядя Владимиру в его потухшие глаза, медленно поднимался с кресла.

– Заговор… Заговор, – единственное, что смог выговорить Владимир и тут же захлебнулся в рыданиях. Вот оно! Иоанн, качнувшись, приблизился к брату и хрипло выдавил из себя:

– Кто?

– Они… они… хотят меня царем сделать, – сквозь рыдания отвечал Владимир, – и король… польский… ждет… когда Москва… встанет против тебя… чтобы схватить… когда тебе… некуда будет возвращаться…

Иоанн прикрыл рукой глаза, ощутив слабость. Черные круги плыли перед глазами. Выходит, заговорщики подготавливали восстание в столице, пока Иоанн со всем войском находится в походе, и Сигизмунд ждет переворота, дабы покончить с московитами. Заговор! Снова крамола против него! Против его власти, данной самим Богом. Все приготовления к походу, планы, уверенность в победе – все вмиг рухнуло и обратилось в пыль.

Яростный, истошный вопль вырвался из груди Иоанна сам собой, и он уже ничего не видел и не понимал. Не видел, как ворвались стражники, Вяземский, Михаил Темрюкович, как перепуганный Владимир уползал от него на коленях, не помнил, как бил вырванной из ножен саблей по столу с картами…

Очнулся, когда лежал на ковре и Вяземский заботливо держал его голову на своих коленях. Было трудно дышать, в бороде виднелись клоки пены, глаза от натуги налились кровью, рука мертвой хваткой судорожно сжимала рукоять сабли. Стол был изрублен, скамьи опрокинуты…

Над серым притихшим русским лагерем крупными хлопьями летел снег. Умирающие леса темной стеной стояли по сторонам. Не дожидаясь, пока все войско известят об отмене похода, Иоанн сел на своего коня и в сопровождении опричников, царевича Ивана, Вяземского и Михаила Темрюковича, спешно покинув лагерь, отправился в слободу. Окруженный плотной стеной государевой стражи, ехал с ними и Владимир Андреевич, бросивший свой полк.

– Повоевали, твою мать, – сказал один из группы стрельцов, гревшейся неподалеку у костра. Другой злостно сплюнул и, бросив на мерзлую землю свой бердыш, отошел прочь, низко опустив голову.

Глава 4

Зима 1568 года. Новгород

Опоясанный крепостными стенами, укрытый снежными шапками на куполах соборов и крышах теремов, на берегу белого замерзшего Волхова стоял Господин Великий Новгород. Город был притихшим и малолюдным – здесь уже долгие полгода свирепствовала чума, принесенная из Полоцка, унесшая множество жизней. Но зимой, как правило, болезни и мор отступали.

Купец Путята, низкорослый, с отвисшим животом, переваливаясь, шел по заснеженным улицам города, щурясь от сверкающего на солнце снега. На плечо его взвален небольшой мешок,