вслед за конными. Впереди русских опять пристроился тот же разъезд с угрюмым ясаулом.

* * *

До стана Лыкова обоз добрался без происшествий. Лыков был один. Воротынский ушёл с сотней стрельцов на Москву. Лыкову же он оставил три сотни ратных и лёгкий походный наряд. Князь Борис занял брошенную хозяевами деревушку, устроил вокруг неё стан, разместил воинов по палаткам. Сам он поселился в большом добротном пятистенке.

– Наконец-то! – воскликнул он, встречая Волконского. – Я уже и волноваться начал! Думаю, как бы чего не случилось! Ну – как?

– Хм, успешно! – с сарказмом протянул князь Григорий, соскочил с коня и бросил повод в руки холопу. – Ты вот Артёма Васильевича спроси, – усмехнулся он, кивнул головой в сторону Измайлова и добавил: – Татары ограбили, подчистую!

– Сукины дети! – выругался Измайлов. – Поганое Магометово племя!..

– Ты, Борис Михайлович, поостерёгся бы, – заговорил Пожарский. – Разъезды ещё послал, караулы усилил. Недалеко они. А на соединение с ними идти нельзя. Надо выждать, поглядеть, как поведут себя.

– Иван, Мокрец, а ну, давай сюда! – громко крикнул Лыков сотнику, раздражённый от встречи с Пожарским.

К ним неторопливо подошёл приземистый стрелецкий сотник. На скуластом лице его красовались безобразно рваные ноздри: нестираемый знак испытаний на турецких галерах.

– Слушаю, Борис Михайлович! – басом прогундосил он.

– Одёрни стан телегами. Да покрепче. На ночь повяжи цепями. Посольские говорят: неспокойно нынче может быть. И гляди – по караулам не спать! Сам буду проверять! Иди, иди! Послов я справлю!

Сотник повернулся и, всё так же вразвалку, направился к палаточным рядам.

– А вас милости прошу ко мне! – пригласил Лыков Волконского и Пожарского. – Сколько годков-то не были вместе, Григорий Константинович, а? – спросил он Волконского, проходя в избу.

– Года два уже, – ответил князь Григорий. – В передовом под Коломну ходили, на Лисовского.

– Да, да, летом, – подтвердил Лыков. – Ох и задали же мы ему! С немногими бежал!

– А на Болхов ходили с Шуйским, – разочарованно протянул Волконский.

Тот поход под Болхов князю Григорию был памятным. Но сейчас ему было не до воспоминаний.

– Это что, уже и Ивашка Пушкин на тебя замахивается? – ехидно поддел Лыков Пожарского.

– Борис Михайлович, не надо, – миролюбиво сказал князь Дмитрий, недоумевая, почему тот начал вдруг это.

Но по голосу боярина он понял, что тому не терпится поцапаться.

– Как же ты надумал судиться со мной, если даже Иван начал тягаться с тобой? – с явной насмешкой спросил он Пожарского. – В родстве Пушкиных лучший – Григорий. Как ходили под Коломну, на Лисовского, он был в большом полку у Куракина в товарищах. А я шёл первым в передовом. И со мной в товарищах был вот князь Григорий, – показал он на Волконского. – Так что Гришка Пушкин на два места меньше меня, а князь Григорий – на четыре… Вот и не вышло суда у бояр… Кому, как не мне, знать-то? Когда делом-то ведал я!..

Волконский отошёл от них и сел на лавку под крохотным оконцем.

– То дело прошлое! – попробовал отшутиться Пожарский, спрятав за улыбкой раздражение на заносчивого боярина. – Случаи на отце твоём искал. В чести он меньше. То же и у государя в разрядах счётные памяти… Никто не отнимет без суда у тебя отечества. Но и моего не трогай!

– Прадед твой и отец нигде не бывали в государевых разрядах, кроме городничества и городовых приказчиков! – съязвил Лыков.

– Дед мой князь Фёдор бывал с братьями! – парировал Пожарский; он начал злиться.

– Младшие братья твоего деда – князь Иван да князь Тимофей – бывали всегда меньше с Иваном Михайловичем Хворостининым, дедом князя Юрия Дмитриевича. А с ним у меня суд был…

– И государь присудил: быть тебе меньше Ивана!

– То же Расстрига!

– По разрядам, по разрядам, и по чести!

Князь Григорий с удивлением уставился на Лыкова. Таким он не видел его никогда за долгую их совместную службу: потным, с горящими глазами. Пожарский тоже был хорош – едва сдерживался, чтобы не сорваться.

– Не дело затеяли, не ко времени, – попробовал было он урезонить спорщиков.

Он поднялся с лавки и встал между ними, когда заметил, что они могут затеять неприглядную потасовку.

– Срам-то какой, князья! – возмутился Волконский. – Татары стоят на «берегу» вместо наших полков! А вы! Одумайтесь!..

Он не договорил, вяло махнул рукой, отошёл от них, схватил со стола кубок с вином и залпом осушил его. Вытирая бороду, он с горечью в голосе произнёс:

– Через Оку перелезли!

– Им не впервой!

– В кои века Русь находила в татарине защиту? – пробормотал князь Григорий и опустил голову, чтобы не видеть ни того ни другого и в то же время ни к кому не обращаясь с наболевшим вопросом.

– Негоже государево дело чернить словом! – метнул Лыков на него косой взгляд.

– Ох, друзья, друзья, – уже спокойнее сказал князь Григорий, сожалея, что в сердцах брякнул при Лыкове лишнее. – Земле Русской великий убыток, ох великий!..

Ни Лыков, ни Пожарский в запале спора попросту не услышали его.

– Я всё помню, князь Дмитрий, всё, ничего не забыл! Зачем порочил, Борису клепал, что-де я против него с Голицыными и Татевыми сговариваюсь?

– А то дело верное!

– Недознано!

– Ха-ха-ха! – громко расхохотался Пожарский в лицо Лыкову.

Тот побагровел от этой насмешки и, казалось, вот-вот вцепится ему в бороду.

Среднего роста, стройный, ладно скроенный Лыков выглядел подростком рядом с широкоплечим и дородным Пожарским. И природное чувство осторожности взяло у него верх.

– И мать твоя, князь Дмитрий, достойна тебя! – нашёлся он, чем можно было бы задеть Пожарского. – Тоже наговаривать горазда! Доносила царице, что моя мать ведёт неугожие речи про неё, бездельно съезжаясь со вдовой Василия Скопина, Еленой Петровной!..

– Борис Михайлович, то дело женское, и ты не путай меня в него! – повысил голос Пожарский, рассчитывая этим остановить его.

Лыков же закусил удила и понёс:

– И про Ксению, мол, говорят затейно: что у той не всё в порядке по женскому делу! А что точно – неведомо! И по тому извету дворовые Бориса, по подозрению в сплетнях, пытаны! Иные до смерти!

В конце концов они, поскандалив, разошлись ночевать по разным местам: Пожарский ушёл к Шишке, а князь Борис остался с Волконским.

На заре в стан Лыкова вернулись из разъезда стрельцы и донесли, что накануне татары воевали Сапегу, наскоком, слабо, похоже обманно, а сейчас большой силой идут сюда.

Опасаясь беды, Лыков решил немедленно уходить к Москве.

Тревожный сигнал рожка разбудил стан русских. Отряд Лыкова быстро снялся с места и двинулся по дороге на север. Вперёд ушли конные стрельцы. За ними заскрипел обоз с полковым имуществом и походными пищалями, готовыми к бою.

– Вот окаянные! –