на армяке дыры. – Измельчала орда. Не те стали мангыты. Грабить русские и польские окраины ещё могут, а вести войну – это уже не для них… Дань, лёгкая нажива развратили…»

Небольшие подвижные отряды татар, не встречая нигде по «берегу» русские заградительные полки, заходили далеко вглубь Московского государства и опустошали целые волости. Они сгоняли в кучу людей и скот, поджигали избы и, отягощённые добычей, возвращались в становища за Окой. Затем пленных и скот под усиленной охраной караванами отправляли на юг по Изюмскому шляху. Когда они выходили с Руси в степь, то шли скрытно, осторожничая вблизи балок и околков, где их зачастую поджидали в засадах донские казаки. Пограбить татар на переправах наведывались и запорожцы. И порой из-за этого у них с донцами происходили стычки: вор, воруя у вора, дрался с другим вором, отстаивая своё право на воровство… Скот татары угоняли в свои улусы. Пленные же уходили на торги в Крым. Оттуда живым товаром они шли дальше на восток. Поток невольников с русских земель не иссякал уже много десятилетий. Он то спадал, то увеличивался, порой был обильным и изумлял видавший виды Восток. Так что однажды даже персидский шах Аббас иронически спросил русского посла: «А остались ли ещё у государя на Руси людишки-то?..»

* * *

Для Кантемира же, на встречу с которым волею судьбы ехали Волконский и Пожарский, этот поход оказался удачным, а добыча была как никогда обильной.

В шатёр протиснулся мурза Амет, его молочный брат.

– Что привело тебя ко мне в час отдыха, когда мой конь, заснув, стоит? – раздражённым голосом спросил Кантемир его.

– Не гневайся, Кантемир, – мягко промолвил Амет. – Что велит мизгитам хадис[52], то мешает сыну меча, – поклонился он ему. – Идут малые карачеи белого царя: везут большие дары…

– Хорошо, Амет, – со вздохом сказал Кантемир, недовольный, что ему не дали отдохнуть. – Пусть пожалует мой отважный брат. Да позови ближних!

Амет вышел из шатра. И в шатре тут же появились два рослых воина и встали по бокам Кантемира. За ними вошли и расселись на подушках казыевские и белгородские мурзы. Последним явился Батыр-бей, младший брат Кантемира, корявый, но сильный. Он прошёл вразвалку, сел на подушку, поджал под себя ноги и хлопнул в ладоши.

И сразу же в шатёр вошёл Амет с Волконским и Пожарским, а за ними, на шаг от них, следовали сотник и толмач.

Волконский представился, а затем обратился к Кантемиру.

– Государь и царь Василий Иванович шерть учинил с братом своим, ханом Селамет-Гиреем, что быть им в дружбе навеки. И по шерти той великий князь призвал на помощь татар, против врагов своих: Обманщика, присвоившего себе имя царевича Димитрия, и польских и литовских людишек, которые злодействуют на земле Московской…

Он остановился, и Яшка быстро зашепелявил по-татарски, растолмачивая его слова.

– И тот Калужский вор и гетман Сапега подошли вчера под Медынь, – продолжил после него снова князь Григорий. – Воеводы же, испугавшись, сдали город…

Кантемир выслушал толмача, презрительно бросил:

– Плохой у царя Василия воевода! Совсем плохой!.. На кол сажать надо!

– Посадим! – невольно поддержал его Пожарский, встретив его угрюмый взгляд.

Князь Григорий покосился на него, давая понять, что не дело перебивать посланника, и повёл свою речь дальше:

– И ты, наш друг Кантемир-мурза, на той правде Селамет-Гирея стоя, выступил бы на поляков и Обманщика да разорил бы их!

– Недруги царя Василия – мои недруги, – заговорил опять Кантемир, цедя слова сквозь зубы. – Но улусные люди – бедные люди. Наги и голодны… И тем кормятся, что на войну ходят… Ныне они на литву изготовились, издержались: лошадей купили, рухлядь продавая, и от того стали в убытке немалом…

– И то верно, достойный Кантемир-мурза! – доброжелательно улыбнулся и охотно подхватил его мысль Волконский. – А посему царь Василий Иванович, печалясь о твоих улусных, посылает дары белгородцам и малым ногаям, спасая их от великой нужды! – И он подал знак сотнику.

Тот быстренько выбежал из шатра. Назад он вернулся с казаками. Те гнулись под тяжестью увесистых вьюков.

– Позволь, славнейший Кантемир-мурза! – повысив голос, торжественно начал князь Григорий и ещё шире улыбнулся мурзе. – Поднести тебе дары царя и великого князя Василия Ивановича!.. Шуба соболья мурзе Кантемиру! – зычно выкрикнул он, и его голос закружился в тесном шатре.

И шатёр как будто ответил ему, отозвался шепотком: «Кантеми-ир!.. Кантеми-ир!..»

Татары притихли, робко прислушиваясь к имени неистового мурзы, к странному тихому голосу, который явственно произносил его…

Тем временем сотник, под этот непонятный шумок в шатре, достал из вьюка шубу, расправил её, встряхнул. И тёмный мех заколыхался, ниспадая волнами. Шишка шагнул вперёд и положил шубу на ковёр у ног Кантемира.

– Соболья шуба храбрейшему воину Батыр-бею Дивееву! – снова объявил Волконский, но уже другим тоном: сыграл голосом, как положено было ниже рангом младшему брату.

Батыр-бей принял шубу, повеселел. Лаская мягкий холодный мех огрубевшими от солнца руками, он затараторил: «Карош, карош, ой карош!»

Затем он проворно скинул халат, натянул шубу и закрутился посреди шатра, рассматривая её на себе. И вдруг он посерел лицом, замельтешил, о чём-то возмущённо залопотал…

– Что он сказал, переведи! – сердито пихнул Пожарский в бок Яшку, недовольный, что тот стоит, ленится исполнять своё дело, да к тому же в самый нужный момент.

– Бранится: дескать, короткие шубы с Москвы везут. Прижимистым стал великий князь – скупым…

Григорий Константинович остановил подношение и равнодушно уставился на Батыр-бея. Короткие шубы сошли крымцам, а этим сойдут и подавно. Государь за так рухлядь не раздаёт.

На лице у Кантемира мелькнуло было раздражение на послов, которые поднесли его младшему брату такую же шубу, как и ему. Но тут же оно исчезло, вновь скрылось под сеткой глубоких морщин.

Когда Батыр-бей немного успокоился, Волконский снова занял татар подарками.

А Яшка, отойдя от него, зашептал на ухо Пожарскому:

– Дмитрий Михайлович, я здесь втай проведал – они стоят по балкам врозне… От одного, нашего русского. Он в полон попал, в Крыму был, да отработался. Сказывает, у них в станах пусто…

– Молодец, вот так бы всегда, – похвалил Пожарский его на этот раз за расторопность в добывании тайных дел у татар. – А Кантемир хитёр… В загон распустил. Землю пустошит…

– С кем же он пойдёт на поляка-то? – спросил Шишка воеводу, тоже шёпотом.

– В обман берёт, – тихо сказал князь Дмитрий. – Пёстры речи ведёт…

– Не время для разговоров, – оборвал их Волконский. – Дары править надо. Силён татарин, ничего не поделаешь.

– Не татарин силён – государь слаб, – прошептал толмач с ехидной усмешкой на устах.

– Цыц! – сердито цыкнул на него Пожарский. – Ты эти речи брось, чтобы я не