ладонями его загорелся желтоватый огонёк — и с каждым сантиметром он становился всё ярче. Когда же огонёк превратился в светящуюся сферу, Юсум поднёс руки к лицу Дезмонда, и сфера будто бы вошла в него. Мысли Дезмонда спутались. Он видел перед собой то Луану, то деда. Белые одежды повсюду. Звездное небо и горящие страницы книг. В висках запульсировала боль, и свет тут же чуть потух. Дезмонд перевёл дух. Свет снова загорелся ярче. Звёзды. Звёзды. Белые цветы Астеры, которых он никогда не видел. Белые одежды. Боль.

Свет притух.

— Сопротивляется? — спросила девушка. Она взяла его за подбородок и крепко прижала к изголовью кресла, фиксируя голову.

Свет стал ярче.

Белые одежды. Синие, острые, как осколки льда, глаза Рейвена. Боль.

Свет притух.

Второй ассистент приблизился к ним. В руках он держал шприц с голубоватой жидкость. Нащупал вену и вонзил в неё кончик шприца.

Свет снова разгорался. Всюду было белое. Белый снег и белый мрамор колоннад. Белая статуя Эаны Звёздной девы и белые цветы жасмина, облетавшие с ветвей под ноги. Он ждал боли, но боли не было. Дезмонд стоял посреди мемориального парка и смотрел на клубы тумана, плывущие по земле. Он слышал голос и шёл за ним вдоль пустой аллеи, пока не оказался у берега реки. Он долго смотрел на воду, забыв, где он и как его имя, пока вода не превратилась в пламя. Брызги водопада искрами ложились на кожу и обжигали руки. Это была боль? Он вдруг понял, что боли не почувствует, если даже сердце его пронзит платиновый клинок. А рука пылала. Пылал снег под ногами. Пылало белое ватное небо. Потом наступила тьма.

***

Он очнулся в казарме. Часы показывали половину двенадцатого. На четырех постелях лежали другие курсанты. Дезмонд встал и подошёл к окну. Постель Рейвена пустовала. Оглядевшись, он понял, что рюкзака его тоже нет.

Дезмонд подошёл к постели Калена и потряс того за плечо. Кален проснулся легко — он много спал днём и не уставал на тренировках.

— Какое сегодня число? — спросил Дезмонд.

Кален посмотрел на него, как на психа.

— Какое сегодня число? — повторил Дезмонд.

— Двадцать второе июня, — сказал друг.

— А присяга была?

— Десятого.

Дезмонд молчал. Он помнил прибытие на станцию. Помнил тестирования и тренировки. И всё же его не покидало чувство, что он что-то забыл.

Дезмонд попытался вспомнить, что именно, но не смог. В висках застучала кровь, и он сжал голову руками, старясь унять боль.

— Что мы делали вчера вечером? — спросил он, всё ещё силясь вспомнить.

— Ты читал древний язык, а я пытался уснуть, но никак не мог, потому что Рейвен жутко храпел.

— Рейвен? — имя показалось ему знакомым, но ничего не значило.

— Рейвен Тао, — медленно произнёс Кален, — привет.

Тао… Один из великих домов… но Дезмонд не мог вспомнить, чтобы знал кого-то из них лично.

Дезмонд сел на кровать и какое-то время смотрел перед собой. Кален уже собирался повернуться на другой бок и уснуть, когда тот спросил:

— Кален, мне кажется, мне не нравилось здесь. Почему?

— Из-за Луаны, — ответил Кален мрачно, — ты только и делаешь, что говоришь о ней. Эй, Дезмонд, ты что?

В голове Дезмонда сверкнула молния. Будто сорвали печать со свитка. Он согнулся пополам, сжимая виски. Кален всё ещё смотрел на него, не понимая ничего. И тогда образы хлынули сплошной волной: Луана, Рейвен, кресло, лицо матери и звёздное небо…

— Извини, — сказал Дезмонд и, отвернувшись, уставился в потолок, — давай спать. Он сжал кулаки и покосился на кровать Рейвена. Она по-прежнему была пуста.

Дезмонд выждал с полчаса, постоянно прислушиваясь к неровному дыханию Калена. Наконец тот, кажется, заснул. Дезмонд встал, накинул китель и вышел за дверь.

Глава 13. Миссия

Инэрис сидела в рубке своей маленькой двухместной Звезды и смотрела, как проплывают со всех сторон звёзды — большие и яркие, настолько близкие, что казалось, стоит только коснуться рукой — и они упадут тебе в ладонь. Точно так, как падали маленькие волшебные звездинки в её пальцы в ночь, когда она впервые увидела Рейвена Тао.

Инэрис хотела вылететь в цитадель сразу, как только Аврора сообщила ей о том, что все шестеро наследников призваны Орденом. Она с трудом удержалась, чтобы не вскочить с места и не броситься к ангару, но разум говорил, что так делать нельзя. Нет, сейчас её преимущество было в том, что Аврора была на её стороне. Хорошо, что Аврора не успела — или попросту не посчитала нужным — прочитать те записи, что составила Инэрис для неё. Она не знала ещё, как много Рейвен Тао значит для самой Инэрис. А может… может и знала. Может, потому и поручила это дело именно ей.

Инэрис стремительно помотала головой. Это не имело значения. Важно было лишь то, что Аврора уже знала, кого следует подкупить. Ей, Инэрис, не нужно было даже думать о том, как высвободить Рейвена, потому что всё было продумано без неё.

Инэрис поудобнее устроилась в кресле и в очередной раз пролистала на экране досье. Мастер Юсум, уже четыре года возглавляет отдел коррекции.

Инэрис не знала его. За время своего обучения она несколько раз видела, как других курсантов отправляли на коррекцию, но, конечно же, сама никогда не оказывалась в поле зрения отдела.

Инэрис вздохнула и, отвернувшись, снова уставилась на звёзды. Всё так изменилось за прошедшие два года, что годы, проведённые в Ордене, теперь казались ей сном. Хорошим или плохим… Она думала об этом часто, но не могла дать ответ.

Нельзя было отрицать, что только Орден сделал её той, кем она была. И Инэрис вполне устраивало то, кто она есть. Без Ордена ей было бы куда труднее воспринимать многие вещи, мириться со многими поступками Авроры. Раньше, ещё до Ордена, всё таинственное и запретное привлекало её. Это было игрой — раскопать тайны, неизвестные никому, узнать что-то новое и раскрасить свой мир в цвета, недоступные другим.

И именно так она впервые узнала про Галактиона.

Инэрис не понимала, почему Аврора прячет этот кусочек истории от посторонних глаз. Она не сочувствовал тому, кто попытался захватить власть и поплатился за своё желание свободой. И дело тут было даже не в том, что ей не нравился Галактион… Тот факт, что он проиграл, означал, что Галактион не мог править империей. И если бы Аврора не справилась с противником, не было бы империи такой, какой Инэрис привыкла видеть её. Не было бы тысячи планет,