– Боязнь разлуки. У меня выпадают волосы.

Я засмеялась и погладила его по голове, которую он последние годы начал брить.

– Как лапа Джоны?

– Все так же. Он скучает по тебе.

– Я тоже скучала по тебе, – сказала я.

– По чему ты скучала? – спросил он, целуя меня в нос.

– По чаю и тостам в постель.

– И все? – спросил он, ближе прижимаясь ко мне.

– Может быть, по кое-чему еще, – ответила я, целуя его в губы.

На самом деле я скучала по всему в нем – по его спокойствию, доброте, по его запаху. Двадцать два года общей истории невозможно стереть за один месяц.

Как бы мне ни хотелось рассказать, что мы провели всю ночь в объятиях друг друга, кровать была слишком узкой, чтобы два взрослых человека могли лежать на ней рядом долгое время. Я забыла о его привычке дергаться и храпеть, в то время как я сплю, главным образом, в позе витрувианского человека да Винчи. Около полуночи я вынула простыни, оставшиеся от Лидии, и мы снова разложили диван.

Было ли дело в бренди или в искреннем восторге от воссоединения, но я спала крепче, чем все эти недели. Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что Боно наблюдает за Филиппом со спинки дивана, так же, как он наблюдал за Лидией.

– Как вышло, что ты до сих пор носишь свою шапку? – спросила я.

– Здесь прохладно, – ответил он.

Ему нужно было время, чтобы акклиматизироваться.

Сгорая от нетерпения поделиться всем, что мне нравилось в этом городе, я вела его по оживленной Второй авеню на завтрак в кафе. Но мне показалось, что он, в отличие от меня, не оценил очарования усталых копов и чернорабочих.

– Как ты думаешь, может быть, в следующий раз мы пойдем куда-то, где не нужно будет взвешивать еду, прежде чем заплатить за нее? – спросил он, складывая салфетку и накрывая ею полупустую тарелку, как будто в ней кто-то умер.

– Конечно, – ответила я, заглотив остатки овсянки и бросив скомканную салфетку в пустую миску.

Мне хотелось, чтобы день прошел для него идеально. Хотя он и терпимо относится к музеям, но в глубине душе предпочитает проводить время под открытым небом.

– Что, если мы прогуляемся по Бруклинскому мосту? – предложила я.

– Это звучит прекрасно, – сказал он. – Прогулка туда и обратно будет отличной разминкой для ног.

– На самом деле он чуть больше мили в длину. Кроме того, у нас будут разные упражнения для ног, когда мы будем подниматься и опускаться, – сказала я. – Как насчет того, чтобы пройтись пешком в один конец?

Когда мы ехали на такси в Бруклин, я подняла взгляд на готические арки, с которых свисали огромные стальные канаты. По сравнению с современными небоскребами мост может показаться весьма скромным. Однако после окончания строительства в 1883 году его башни затмили собой все другие сооружения в Америке, а мост стал самым длинным подвесным мостом в мире.

Атмосфера Бруклина оказалась более душевной и дружеской, чем я ожидала. Мы погуляли по спокойному району и остановились на ланч в хипстерском кафе. Весь смысл молодежного движения заключается в том, чтобы оскорблять стариков, и с этой точки зрения хипстерство обречено на провал. Я выросла в семье, где выращивали кур (органическое хозяйство, другого просто не было) и где мама учила нас шить себе одежду, поэтому хипстерсие идеалы знакомы мне, как украшение макраме на стене.

– Ты можешь себе представить, что ты мог бы жить здесь? – спросила я.

– Может быть, – ответил он после долгой паузы.

– Ты бы мог бегать на работу по утрам через мост. Или, может быть, плыть на пароме.

Я не имела представления, есть ли здесь паром, но он всегда любил лодки.

– Вот в этом-то и дело, – сказал он. – Мне бы пришлось найти здесь работу.

Мы шли, взявшись за руки, вдоль набережной, а солнце бросало золотые лучи на небоскребы на той стороне реки. Я думала о миллионах жизней, втекающих и вытекающих из этих бетонных шпилей. Здесь появляются и разбиваются мечты, а сам город остается вечным. Удивительно, что такое искусственное сооружение может быть настолько прекрасным. Если люди оказались способны создать Нью-Йорк, значит, у человечества есть надежда.

Нам потребовалось немало времени, чтобы найти лестницу, ведущую на сам мост. Мост – это символическая связь между мирами. Мне иногда снится Сэм, как он поворачивается и машет рукой, прежде чем взойти на мостик.

В этот раз, однако, переход по Бруклинскому мосту с Филиппом был похож на слияние двух моих жизней – с Боно в Нью-Йорке и с ним, Джоной и нашей семьей в Австралии.

– Ты серьезно подумываешь остаться здесь? – спросил он.

– Может быть, не навсегда, – сказала я, всматриваясь в башни. – Но…

– Я знаю. Тебя держит Боно. Что там?

– Сапсаны, – ответила я. – Я слышала, они гнездятся на Бруклинском мосту.

Любовь к птицам была нашим общим увлечением.

– Ты шутишь?! – воскликнул он. – Это же самые быстрые существа на земле. Они летают со скоростью двести миль в час. Они могут жить где угодно.

– Я знаю, – сказала я. – Они свободны жить где угодно в мире, но выбирают Нью-Йорк.

Я сравнивала себя с этими птицами, перелетающими через океан, чтобы поселиться здесь. Они были на грани вымирания, но после запрета ДДТ в семидесятые годы вернулись в город.

– Сапсаны селятся в Нью-Йорке повсюду – на высоких домах, на шпилях церквей…

– Ты их когда-нибудь видела? – спросил он.

– Еще нет. Все еще высматриваю их.

– Ты знаешь, что в Мельбурне они тоже есть? – спросил он.

– Сапсаны? Что, правда?

– Пара сапсанов угнездилась на крыше здания, где находится офис Рамона, в центре города, – сказал он.

Небо порозовело, подул колючий ветер, над Эмпайр-стейт-билдинг собрались облака. Филипп натянул шапку на уши и улыбнулся, как всегда улыбался, когда чувствовал себя в своей стихии. Он бывал в Нью-Йорке несколько раз, но только по делам. У него никогда не было возможности распробовать вкус этого города.

– Я понимаю, почему тебе нравится это место, – сказал он. – И этот кот очень необычный.

– Как ты думаешь, ты мог бы переехать сюда? – спросила я.

Муж погрузился в молчание. Он никогда ничего не говорит необдуманно.

– Мы могли бы что-нибудь придумать, – сказал он.

Засмеявшись от облегчения и любви к мужу, я бросилась на него – и толкнула его так, что он оказался прямо на пути у приближающегося бегуна.

В этот вечер пришло письмо. Моник хотела забрать Боно.

Коту не нужны слезы