Однажды днем скрипучая дверь кабины лифта распахнулась перед нею, и она увидела перед собой красивого мужчину лет сорока или, вероятно, пятидесяти — с тростью в одной руке и портфелем в другой. Он вошел в лифт какой-то странной, деревянной походкой, выпрямив спину, и только когда он остановился в каких-то шести дюймах от нее и неуклюже развернулся лицом к двери, топчась на месте и чуть приподнимая ноги, вместо того чтобы просто повернуться, Дженис поняла, что он слеп. На щеке у него виднелся порез от бритвы.

— Лифт идет вниз, да?

— Да, вниз. — У нее перехватило дыхание. Вот она, свобода — чувство освобождения охватило ее всю, когда он на секунду задержал на ее лице свой невидящий взгляд.

Оказавшись внизу, он пошел к выходу через весь вымощенный плиткой вестибюль, прямо к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Она быстро обогнала его, чтобы распахнуть перед ним дверь.

— Вам помочь?

— Не беспокойтесь. Большое спасибо.

Он вышел на улицу, свернул точно направо, в сторону Бродвея, и она поспешно догнала его и пошла рядом.

— Вы к метро? Я хочу сказать, что мне тоже туда. Если вы не против, пойдем вместе.

— О да, очень хорошо. Благодарю вас, хотя я вполне могу добраться и сам.

— Но раз уж я иду в ту же сторону…

Она пошла рядом с ним, удивляясь тому, как быстро он ходит. И какая жизнь проглядывает в его трепещущих веках! Это было точно так же, как идти со зрячим, но от чувства свободы, которое она ощущала, идя рядом с ним, у нее навертывались на глаза слезы. Она обнаружила, что все свои эмоции вкладывает в слова, в голос, и они вдруг сами вырвались из нее с потрясающей открытой невинностью, прямо как у юной девчонки.

Его голос звучал сухо и невыразительно, словно он редко им пользовался.

— Вы давно живете в этом отеле?

— С марта. — И добавила без размышлений: — Со времени развода. — Он кивнул. — А вы?

— О, я там уже пять лет обретаюсь. Стены на двенадцатом этаже имеют достаточно хорошую звукоизоляцию, понимаете?

— Вы играете на каком-то музыкальном инструменте?

— На пианино. Я работаю на студии грамзаписи «Декка», в отделе классической музыки. И прослушиваю у себя в номере новые граммофонные пластинки.

— Очень интересно! — Она чувствовала, что ему доставляет удовольствие этот разговор, не вызывающий никакого напряжения, она ощущала, как он благодарен ей за то, что она составила ему компанию и пошла вместе с ним. Видимо, он одинок. Люди, наверное, избегают его или ведут себя с ним слишком официально, словно извиняясь или оправдываясь. Но сама она никогда еще не чувствовала себя так уверенно или так свободно, разговаривая с незнакомцем, и не замедлила порадоваться за свои здоровые инстинкты.

На площадке перед лестницей, ведущей вниз, на платформу подземки, она легким движением взяла его под руку, осторожно, словно он был птицей, которую можно спугнуть. Он не стал сопротивляться, а возле турникета настоял на том, чтобы заплатить за нее, достав из кармана готовую пригоршню никелевой мелочи. Она не имела понятия, куда он едет или как ей притвориться, что она едет туда же.

— А как вы ориентируетесь в подземке, откуда знаете, когда вам выходить?

— Я считаю остановки.

— Да-да, конечно. Глупый вопрос.

— Я еду до Пятьдесят седьмой.

— И я туда же.

— Вы где-то там работаете?

— Вообще-то я все еще устраиваюсь. Ищу что-нибудь подходящее.

— Ну, видимо, особых проблем у вас не будет. Вы, кажется, еще очень молодая.

— По правде сказать, я никуда особенно не собиралась. Мне просто захотелось вам помочь.

— Неужели?

— Да.

— Как вас зовут?

— Дженис Сешнз. А вас?

— Чарлз Бакмэн.

Ей хотелось узнать, женат ли он — явно нет, он не должен был быть женат; было в нем что-то такое, что говорило о высокой самоорганизованности, о полной независимости от кого-то или от чего-то.

Когда они выбрались на улицу, он остановился у края тротуара, опустив лицо.

— Я иду в Атлетик-клуб на Пятьдесят девятой.

— Можно и мне с вами?

— Конечно. Я там обычно занимаюсь по часу перед тем, как идти в офис.

— Вы выглядите очень натренированным.

— Вам бы это тоже не помешало. Хотя, как мне кажется, вы тоже хорошо тренированы.

— Откуда вы знаете?

— Сужу по тому, как вы ставите ноги.

— Вот как?

— Да-да, это о многом может сказать. Позвольте вашу руку.

Она тут же вложила свою левую ладонь в его правую. Он поводил по ней указательным и средним пальцами, нажал на основание ее большого пальца и отпустил руку.

— Вы в прекрасной форме, но вам неплохо бы заняться плаванием; у вас с дыханием не слишком хорошо.

Ее охватило непонятно теплое ощущение — это было так необыкновенно, почти сверхъестественно, насколько отлично он в ней разобрался.

— Возможно, займусь. — Она терпеть не могла физкультурных занятий, но тут же поклялась себе, что начнет их, как только сможет. Под серым навесом над входом в Атлетик-клуб он замедлил шаг и остановился, повернувшись к ней лицом, и она наконец получила возможность достаточно долго смотреть прямо в его карие глаза, до того прятавшиеся за дрожащими веками. Ей показалось, что она сейчас задохнется от удивления и благодарности, потому что он чуть заметно улыбался, словно радуясь тому, что все видят, как он неотрывно и дружелюбно смотрит на нее прямо посреди людной улицы. И еще она обнаружила, что стоит, вытянувшись в струнку и выпрямившись, как никогда не стояла с самого рождения.

— Я в номере 1214, если захотите зайти выпить со мной.

— С удовольствием. — Она рассмеялась этому своему немедленному согласию. — Должна вам сказать, — произнесла она и при звуке собственного голоса испытала приступ ужасного смущения, но решила все же не пасовать перед страстным желанием высказаться, которое прямо-таки разрывало ее изнутри, — должна вам сказать, что рядом с вами я чувствовала себя необыкновенно счастливой.

— Счастливой? Почему?

Он даже начал краснеть. Ее поразило, насколько смущенное выражение может изменить его почти неподвижное лицо.

— Не знаю. Просто так получилось. У меня такое чувство, словно вы меня знаете лучше, чем кто-либо другой. Извините, я, должно быть, кажусь вам глупой.

— Нет-нет. Пожалуйста, приходите ко мне нынче же вечером.

— Да-да, непременно.

Ей очень хотелось подняться на цыпочки и поцеловать его прямо в губы, она чувствовала, что он не будет против, потому что она красивая. Или рука у нее красивая.