Светлана Богачёва тоже это понимала и решила максимально отгородить его от меня в этот момент. Честно говоря, я уже была очень сильно напугана. Мое ментальное состояние было сильно повреждено ужасами, произошедшими за последние пару лет, а также конскими дозами антидепрессантов. К тому же, учитывая последние события на микрофонах, у меня не было ни одной причины не верить в происходящее. В момент очередной проблемы у меня включилась какая-то защитная реакция психики сродни выученной беспомощности – не анализировать ситуацию, а просто покорно что-то делать, полагаясь на более компетентных людей.

Светлана управляла моими эмоциями и реакциями как хотела. Она долго изучала мое поведение и последовательно, годами травмировала мне психику. Чтобы я делала то, что нужно ей. При этом будучи уверенной, что это мое собственное решение.

* * *

Ян скинул мне билеты в Стамбул на вечер того же дня на мое имя и мои паспортные данные. Со Светиного телефона я вызвонила Федю. Он приехал сразу же и начал помогать мне собирать вещи. Выходило так, что взять с собой я могла только маленький чемодан в ручную кладь. Почти все придется оставить в России.

Я попросила Федю заняться моими вещами, а сама вызвала с его телефона такси и поехала к бабушке. Бабушка уже была напугана моими сообщениями. Она встретила меня и крепко обняла.

– Я провожала Йосю Бродского в эмиграцию, провожала почти всех друзей и близких, – сказала она с болью с голосе. – Сейчас так же провожаю тебя. Ну почему это опять случилось в моей жизни? Почему опять?

А затем села за стол и разрыдалась.

Я сжимала ее руки и пыталась запомнить каждый миллиметр ее квартиры, в которой провела большую часть своего детства. В этот момент я любила все здесь. Даже то, что всегда ненавидела. И это старое расстроенное пианино, и даже свои стихи, любовно подшитые в кожаный переплет. Я пыталась запомнить каждую морщинку на бабушкином лице. Она была одета в черные широкие штаны и сиреневую шерстяную кофту. Ее очки, которые она вечно теряла, лежали на столе перед ней. Рядом с черной подставкой для книги, на которой лежал роман Дины Рубиной.

В этот момент забылись все обиды.

– Я очень сильно тебя люблю, – прошептала я.

– И я тебя, Таточка. И я тебя, солнышко. Господи, дай мне сил.

– Все будет хорошо.

Как могла, я успокаивала бабушку. Хотя сама была на грани.

– Подожди! Возьми, пожалуйста.

Бабушка быстро убежала в комнату и вернулась с деньгами. Я еле видела ее из-за слез, застилавших глаза.

– Бабуль, не надо. Ты же мне все сейчас отдашь, – отмахнулась я.

– Все не отдам, не беспокойся! Возьми. Пожалуйста.

Бабушка дала мне сто тысяч рублей. Это были невероятно огромные деньги – три с лишним ее пенсии. Я поблагодарила бабушку и быстро убрала деньги в сумку. Я хотела провести время с ней. Бабушка спросила:

– Куда ты? Когда?

– Вечером у меня самолет. В Стамбул. Ян купил. Который сообщил мне, что надо бежать.

– Господи, какой это все кошмар. Таточка, я надеюсь… – Бабушка осеклась: – Нет. Я не надеюсь. Я знаю точно, Таточка, что мы еще увидимся. Моя девочка. Мы обязательно еще увидимся. Пожалуйста. Скажи, что мы еще увидимся.

– Клянусь. Бабуль, клянусь, что мы еще увидимся. Я сделаю все для этого.

Бабушка вышла проводить меня на лестницу. Пока я спускалась, мы продолжали общаться.

– Я не прощаюсь с тобой. Не прощаюсь, – плакала бабушка. – Мы обязательно свидимся. Солнышко. Обязательно мы еще свидимся.

– Конечно! Обязательно! – отвечала я.

Слезы текли ручьем по моему лицу. Я вышла из парадной и разрыдалась в голос. Хотелось просто кричать.

Я закурила, вышла из двора и пошла пешком в сторону Апраксина переулка. На меня оборачивались люди, а я шла и плакала. Я вдыхала полной грудью петербургский воздух, точно зная, что обязательно вернусь. И мы с бабушкой обязательно встретимся.

* * *

Домой я вернулась заплаканная. Уже подъехали Миша и Саня, девушка Феди. Все вместе мы сели на кухне. Света сказала, что я должна сдать ей свой телефон и макбук, чтобы не было лишних проблем, и я последовала ее совету.

Федя пытался сдерживать слезы и улыбался. Мы включили песню «ДДТ» «Песня о свободе». Запел родной до боли голос Шевчука, на котором мы с Федей выросли. На припеве Федя отвернулся к стене и разрыдался. Я взяла его за руку. Его трясло. Он постарался мне грустно улыбнуться, но у него это плохо получалось.

Эту песню я так ни разу не послушаю в эмиграции. Просто не смогу.

На Мише не было лица. Я подловила момент, когда мы остались вдвоем, и сказала:

– Тебе нужно доучиться в институте. Я все понимаю. Нам лучше расстаться. Отношения на расстоянии та еще хрень.

Миша обнял меня и сказал:

– Нет. Я люблю тебя. Если станет сложно, будем что-то решать. Я тебя люблю, слышишь? И хочу быть с тобой даже на расстоянии.

– И я тебя люблю, – ответила я.

Я обняла Пепегу. Он не понимал, что происходит, и взволнованно бил хвостом.

– Я заберу тебя к себе, малыш. Обещаю! Я не бросаю тебя! – утешала я пса.

Я очень хотела попрощаться и с папой, но он был на работе. Я сказала Свете, что мне нужно съездить к нему. Она убедила меня, что на это нет времени.

Я записала Мишин, Федин, Светин и Данин номера на бумажку. Всю технику по настоянию Светы я оставила в России. Написать я им смогу, когда уже в Турции куплю себе новый телефон и сим-карту.

Такси отвезло нас в аэропорт. Я смотрела в окно и жадно ловила глазами мрачный февральский пейзаж Петербурга. Мы поехали через Невский проспект, и я мысленно прощалась с любимым городом, пытаясь напоследок как следует разглядеть каждое здание, которое знала с детства. Шел снег, на улице было уже темно. Меня провожали Федя, Миша, Саня и Света, но я не помню, как попрощалась с ними и прошла на посадку.

Полет был с пересадкой в городе, название которого я даже не запомнила. Помню, что проходила паспортный контроль и пограничник весело спросил меня:

– Куда летите? Надолго?

– В Стамбул. Отдохнуть.

– А чего плачете? – пытался подбодрить меня пограничник.

– Я с пересадкой. В прошлом самолете грустный фильм смотрела, – соврала я. Затем улыбнулась и вскинула вверх брови.

Пограничник рассмеялся и поставил в паспорт штамп:

– Хорошего пути.

Самолет в Стамбул оторвался от земли. Я покидала родину со списком номеров в кармане и одним маленьким чемоданом.

* * *

На самом деле в России меня никто не преследовал. В очередной раз от лица Яна мне писала Светлана Богачёва. Интересно, что он делал в этот момент? Когда от его имени напуганная до смерти девушка отправлялась в абсолютно ненужную эмиграцию, проливая такие же ненужные слезы и обещая своей бабушке когда-нибудь увидеться