— Спасибо за прогулку, — сказал Пер у нее за спиной.

— Вам спасибо. Как насчет завтра?

Прямой вопрос. Вендела с удивлением заметила, что у нее даже желания не возникло замаскировать воображаемую неловкость своим обычным нервным смешком.

Пер, казалось, немного посомневался, но потом кивнул — до завтра.

Не успела она закрыть дверь, в кухне зазвонил телефон. Она стояла в прихожей с Алли. Вендела знала, кто звонит, но ей почему-то не хотелось брать трубку.

Один сигнал, второй, третий… на пятом сигнале она взяла трубку:

— Алло?

— Где ты была? — Мужской голос. — Я уже два раза звонил.

Макс, кто же еще!

— Нигде не была, — быстро ответила Вендела. — В альваре.

— Джоггинг?

— Вот именно. Джоггинг.

— Одна? Ты же собиралась взять соседа в компанию?

Вендела даже не помнила, когда они об этом говорили, но Макс не забыл. Господи, как ей надоело его навязчивое желание всех и всё контролировать. Она помолчала несколько секунд. Потом соврала:

— Одна.

— Кто-нибудь остался в деревне?

— Точно не знаю… несколько человек наверняка. Я весь день была дома.

— О’кей… вот я позвонил.

Волоча ногу, подошел Алли. Она щелкнула пальцами. Пудель насторожился и завертел головой.

— Как с презентацией? — спросила она.

— Так себе.

— Народу было много?

— Народ был… но книги покупали не особенно.

— Будет лучше, — пообещала Вендела.

— А как с остальным? — тихо спросил Макс.

— С чем с остальным?

— Таблетки пила?

— Только две. Утром и после ланча.

— Хорошо… я должен заканчивать. Организаторы пригласили на ужин.

— О’кей. Хорошего ужина и спокойной ночи.

Она положила трубку, удивляясь сама себе: зачем она соврала еще и про таблетки? На самом деле она уже несколько дней не принимала ни одного лекарства и почти ничего не ела. Бег был куда важней.

Дети и внуки уехали, и все стало как всегда.

Под весенним ветром с орешника попадали последние прошлогодние листья, и в голых ветвях Герлофу мерещились быстрые тени. Даже и не мерещились — он знал, кто это. Зяблики. Они либо останутся здесь на все лето, либо отдохнут немного и полетят дальше, через море, в Финляндию и в Россию. Он их не только видел, но и слышал — их веселое чивканье напоминало звон маленьких колокольчиков.

Стало немного теплее, с моря дул легкий бриз, и Герлоф занялся своим корабликом в саду. Йон Хагман принес небольшой кусок старого, сухого красного дерева, и Герлоф, повертев его, подумал, что из него выйдет хороший трехмачтовый бриг. Такие бриги владычествовали в океане задолго до того, как Герлоф стал моряком, но он все равно испытывал к ним слабость.

В перерывах между работой он продолжал потихоньку читать дневники Эллы. То и дело ему опять попадались записи о странном посетителе.

Да, сегодня уже 5 августа 1957 года.

Много рыбы на этой неделе. Вчера поджарила котлеты из щуки, Герлоф убил ее острогой у берега, между камней. А сегодня плотник Андерссон принес мне большого окуня.

В субботу был День раков.[5]Герлофа не было, он был в Боргхольме, так что мы с девочками праздновали сами.

Бесенок знает, когда можно, а когда нельзя. Недели две его не было, а сегодня объявился. Стоит у стены и ждет. Пришлось вынести ему молока и печенья. Он подошел поближе. Запах от него, как от козла. Раньше я не замечала, это, наверное, из-за жары. Искупаться бы ему, подумала, почему бы ему не искупаться? А он стоит и улыбается, ну я и подумала — ладно. Сделаю вид, что не заметила.

Он очень осторожный, чуть что, сразу прячется, наверное, ему нельзя здесь появляться, а он все же приходит потихоньку — и все время оглядывается, как бы его не заметили. Я и не говорю никому — зачем его подводить?

Он закрыл дневник и посмотрел на дорогу. Оттуда, похоже, и приходил ее посетитель — с севера.

А что там, на севере? В пятидесятые там было только два-три хутора и рыбацкие хижины. А так — трава да кустарник. И каменоломня, понятно. Каменоломня ближе всего — по ту сторону дороги.

Он хотел уже продолжить чтение, но калитка заскрипела — кто-то пришел.

Это был не работник социальной службы, это был сосед, Пер Мернер. Он шел и махал Герлофу рукой. Герлоф тоже помахал. Они не виделись после той вечеринки.

— Я вернулся, — сказал Пер.

— А я и не знал, что ты уезжал, — удивился Герлоф. — Отца отвез?

— Так было задумано, — кивнул Пер. — А вышло по-другому. Привез обратно, он теперь на мне, — добавил он, почему-то глядя под ноги.

— Вот и хорошо, — одобрил Герлоф. — С отцом побудешь.

— Да, конечно, — без особой радости согласился Пер.

Они помолчали. В кустах по-прежнему пересвистывались зяблики. Молчание нарушил Пер:

— Знаете ли вы что-нибудь о кровавом следе в каменоломне?

— Кровавый след? Первый раз слышу.

— Нет, не след… такая красная жила в породе… Эрнст называл ее кровавым разломом.

— А, ты вот о чем… — Герлоф хохотнул. — Красная жила, да… каменотесы и вправду окрестили ее кровавым разломом. Никакая это не кровь, это окись железа. Да и не разлом… скорее пласт, но так уж назвали. Когда-то Эланд весь был под водой… Солнце светило, все, что могло окисляться на дне, все окислилось. А потом, значит, остров поднялся на поверхность, окись железа так и окаменела, тонким слоем. Это еще до меня было, я об этом читал.

— А каменотесы считали, что это кровь?

— Да нет… там таких пластов знаешь сколько? — Герлоф поднял руку и начал считать по пальцам. — Верхний слой, самый твердый, в нем одни трещины, так что его просто крошили и сгребали в кучу. Потом сланец и еще какой-то твердый слой… и только потом идет известняк — лучший в мире известняк, белый и розовый. Он-то и шел на продажу. Лучшие дворцы строили из нашего известняка. А уж под известняком — кровавый разлом, а ниже и делать нечего. Дальше камень непригоден.

Пер кивнул:

— Теперь понятно… всегда есть простое объяснение.

Герлоф покосился на дневник на столе.

— Может, и не всегда, но чаще всего есть, — согласился он.