Неясно только, что делать с тремя Розами — Розой, Розой и Розой.

По дороге домой, сжимая в руке монеты, она остановилась у камня эльфов и посмотрела — все ямки пусты. Ясное дело.

Она положила пятьдесят эре в одну из ямок и попросила, чтобы завтра ей не надо было гнать домой и доить коров. Один-единственный свободный день в году, неужели нельзя? Она постояла немного у камня, глядя на свою монетку. Потом Вендела не могла вспомнить — может быть, она попросила эльфов еще о чем-то?

Может быть, о лучшей жизни? Уехать отсюда. Подальше от коров, от отца, от Инвалида, подальше от этого острова. Уехать в другой мир, где нет этой изматывающей ежедневной работы, где не надо все время думать о деньгах…

Нет, как она ни пыталась, вспомнить не могла. Она оставила монетку в ямке и пошла на луг. Коровы, увидев ее, как по команде, подняли головы. Роза, Роза и Роза. Они выстроились в ряд и, покачивая крутыми боками, медленно двинулись на хутор. Вендела подняла было хлыст, но раздумала. Она плелась позади и размышляла — есть ли какой-нибудь выход? Есть ли хоть малейшая возможность, чтобы исполнилось ее желание?

Ночью ее разбудило полное ужаса мычание коров. Она открыла глаза. Со двора доносилось странное похрустывание, будто кто-то ломал хворост.

Вендела присела в кровати и почувствовала запах дыма. Она выглянула в окно. Коровник словно светился изнутри оранжево-желтым светом, отбрасывающим на гравий изменчивые, то удлиняющиеся, то сокращающиеся, тени, а по земле бежали странные огненные змейки. Свет становился все ярче, другой стороны хутора не было видно. Он слился с окружающим мраком. Она услышала чей-то топот и крик:

— Коровник горит!

Это голос Генри. Он рывком открыл дверь:

— Прочь из дома! Пожар!

Вендела еле успела вскочить с постели. Отец схватил ее, стащил вниз по лестнице и посадил на траву. Ночь была холодной, но она даже не заметила холода — уставилась на полыхающий коровник. Языки пламени прорывались сквозь дощатые стены, в ночное небо взлетали маленькие смерчи долго не гаснущих искр. Только теперь она заметила, что огонь перекинулся и на дом — языки пламени лизали торцевую стену.

Генри стоял рядом с ней, босой, в одной ночной рубашке.

Вдруг он повернулся к ней. Глаза отца показались Венделе огромными — она никогда не видела у него таких глаз.

— Ян-Эрик! — крикнул он.

Ответа не последовало.

Коровы мычали в смертельном ужасе — у них не было ни единого шанса выбраться наружу.

Языки пламени извивались по траве, по стенам, а иногда сливались, подкатывали под горящую крышу — и разбивались там в мелкие брызги, как волны огненного прибоя. Вендела сидела на холодной траве, словно парализованная, и не могла сдвинуться с места, даже когда отец выскочил из дома с огромным свертком одеял.

Генри осторожно положил одеяла на траву, и Вендела услышала свистящее дыхание. Потом она заметила торчащие руки, белки глаз и белые, ровные зубы, приоткрывшиеся в улыбке. Инвалид ей улыбался!

Он сидел в траве, в метре от нее. Они сидели и молча смотрели друг на друга, под аккомпанемент предсмертного мычания коров и тихого, все более равномерного рева пожара.

В свете пламени Вендела разглядела, что Инвалид вовсе не старый калека, как ей представлялось. Он совсем мальчик, может быть, на пять или шесть лет старше ее. И ноги у него нормальной длины.

Но он болен, это сразу видно. Ему трудно дышать, как будто легкие забиты слизью. И что-то с кожей — лицо красное и отечное, на щеках и на лбу полузажившие длинные царапины, словно его ударил лапой какой-то дикий зверь. Такие же царапины на груди — но он все равно улыбается.

Сколько же он жил там, на втором этаже? Два года? Три? Долго… а Вендела даже не знала, кто он. Умеет ли он говорить? Понимает ли шведский язык?

— Как тебя зовут?

Он открывает рот и смеется, но не отвечает на вопрос.

— Меня зовут Вендела. А тебя?

— Ян-Эрик, — говорит он, но так тихо и глухо, что за шумом пожара его почти не слышно.

— Кто ты?

— Ян-Эрик.

Генри мечется по двору — то исчезает во мраке, то вдруг появляется в багровых отблесках пожара. Он то и дело хватает ведра с водой и бежит на второй этаж — поливает занявшуюся уже стену жилого дома, сбивает с бревен тлеющие заусенцы.

Вендела словно очнулась. Она метнулась к курятнику и открыла настежь косую низкую дверь. Куры, истошно кудахтая, бросились врассыпную. За ними выскочил петух, сверкнув оранжевым глазом. Куры притихли и собрались в кучку где-то в темноте.

— Позвони пожарным! — крикнул Генри.

Вендела бросилась в кухню и набрала номер пожарной команды в Боргхольме. Телефонистка переадресовала ее в Кальмар, и она долго объясняла, где и что горит.

Когда она опять вышла во двор, Генри все еще бегал с ведрами, но было уже поздно. Весь коровник был объят пламенем. Он набрал очередное ведро и словно замер, тяжело дыша.

Мычание прекратилось. Запахло горелым мясом.

Несмотря на волны горячего воздуха от пожара, Вендела замерзла.

— Отец… можно я пойду в дом?

Как ей показалось, Генри не слышал ее слов. Он медленно и бессмысленно крутил головой, а потом произнес загадочную фразу:

— Огонь здесь ни при чем.

Вендела так и не поняла, что он хотел сказать.

Через час приехали пожарные, но все, что они могли сделать, — помешать распространению огня. Коровник спасти было невозможно.

Пожарные уехали. Генри отнес Инвалида в его комнату, вышел на крыльцо и сел. По двору все еще дрейфовали космы тяжелого, удушливого дыма. Вендела тихо подошла к отцу:

— Папа… Ян-Эрик — кто он?

— Ян-Эрик? — не сразу ответил Генри. — Это мой сын… твой брат.

— Брат?

— А разве я тебе не говорил?

У Венделы в голове крутилась, наверное, тысяча вопросов, но она задала только один:

— А почему он не ходит в школу?

— Они сказали — напрасный труд. Необучаем.

Сказал — и замолчал, уставившись в темноту.

Вендела пошла в дом и легла, вытянувшись на постели.

Генри, наверное, не ложился. Он разбудил Венделу в семь утра:

— Пора в школу… я дал тебе поспать… доить сегодня некого.

Она даже удивилась поначалу, почему так пахнет дымом. Потом вспомнила ночной пожар, Инвалида, предсмертное мычание коров.

Генри пошел было к выходу, но остановился:

— Не волнуйся… все застраховано. И взнос уплачен, у меня есть квитанция.

И тут она вспомнила, что сегодня экскурсия. Они поедут в Боргхольм.