И она тоже поедет. Деньги у нее есть, и коров вечером доить не надо.

Часом позже, идя в школу, она не подошла к камню эльфов и даже не посмотрела в его сторону. Она не хотела его видеть, но вопросы все равно роились в голове.

Что она попросила у эльфов накануне? И что они натворили?

Она категорически не хотела об этом думать.

Весь класс уже собрался, все болтали без умолку и смеялись, предвкушая интересную поездку.

Вендела даже не улыбнулась. Ее преследовал запах гари.

Она поехала в Боргхольм, сидела в купе с Дагмар и другими девочками, но чувствовала себя очень одиноко. И из этой поездки она не запомнила ровным счетом ничего — она все время видела перед собой картины пожара.

Она вернулась поздно — через три часа после несостоявшейся вечерней дойки. На хуторе было полно народа.

Двое полицейских из Марнеса бродили по пожарищу. Торец жилого дома сильно закопчен, коровник сгорел дотла, остался только каменный фундамент, похожий на заполненный золой бассейн. Торчащие обгоревшие балки перекрытия. Запах гари и горелого мяса. Три обугленных трупа коров.

Роза, Роза и Роза. Вендела против воли все время повторяла имена коров. Роза, Роза и Роза.

Пришли посмотреть на пожарище и соседи — из Стенвика, и даже из более далеких деревень. Многие принесли с собой молоко и бутерброды для погорельцев. Генри сдержанно благодарит, Вендела с горящими щеками делает книксены и при первом же удобном моменте уходит в дом, поднимается по лестнице и осторожно пробует дверь Инвалида.

Заперта.

— Ян-Эрик? Это Вендела!

Полная тишина.

Подождала немного, спустилась вниз и посмотрела в кухонное окно.

Высокий и худой дядька из Стенвика задумчиво осматривается, подходит к Генри, участливо что-то ему говорит и подходит к пожарищу.

Один из полицейских подзывает отца.

Отец подходит, показывает на трупы коров и что-то объясняет.

Полицейские снова начинают осматривать бывший коровник. Отец идет в дом, а тощий показывает полицейским сначала на пожарище, потом на что-то на земле, рядом с ним.

Констебли согласно кивают.

— Черт знает, чем они там занимаются, — ворчит Генри. — Сговариваются, что ли?.. — Он смотрит на Венделу: — Ты должна меня поддерживать. Если будут вопросы, ты должна меня поддерживать.

— Какие вопросы?

— Ну… какие-то трудности. Ты ведь поддержишь отца?

Вендела быстро кивает.

Через полчаса полицейские поднимаются по крыльцу. Одежда их испачкана, от них пахнет гарью. Тяжело садятся за стол.

— Расскажите, что вы знаете, Форс.

— Нечего особенно рассказывать.

— Как все началось?

Отец опустил руки на стол:

— Не знаю… началось, и все. Вечно мне не везет. Несчастливое место, что ли…

— То есть, когда вы проснулись, уже горело?

Говорит только один, другой сидит и пристально смотрит на Генри.

Генри кивает:

— В полночь. И дочка проснулась.

Вендела не решается смотреть в глаза полицейским, сердце колотится — вот-вот выскочит из груди. Сумерки… как раз сейчас эльфы танцуют на лугу.

— У нас сложилось впечатление, что пожар начался сразу в двух местах.

— Вот как?

— И с западного, и с восточного торца. Странно… прошли дожди, земля влажная…

— Там кто-то зажигал свечу, — вступил в разговор второй. — Мы нашли расплавленный огарок.

— Вот как?

— А ты почувствовал запах керосина? — обратился он к первому.

— А то! Конечно, почувствовал.

— Позвольте осмотреть вашу обувь, Форс.

— Обувь? Какую обувь?

— Всю. Всю вашу обувь.

Генри замешкался, но полицейские вывели его в сени и в его присутствии начали разглядывать башмаки, один за одним. Переворачивают и смотрят на подошвы.

— Скорее всего, этот. — Первый поднял сапог. — Как ты думаешь?

Первый кивнул.

Второй принес сапог в кухню, поставил перед собой на стол и внимательно посмотрел на Генри:

— А горючие вещества у вас дома есть, Форс?

— Горючие вещества?

— Скажем, керосин.

— Наверное, есть…

— В бидоне?

Вендела вдруг вспомнила — вчера она обратила внимание, как огонь змейкой бежал по земле вокруг коровника, точно знал, куда ему надо.

— В кувшине, — тихо говорит Генри. — Где — не помню, но с полкувшина должно остаться.

Полицейские дружно кивают.

— Тебе все ясно?

— Еще бы!

Наступает тишина. Но тут Генри выпрямляется и говорит одно слово:

— Нет.

Полицейские с удивлением смотрят на отца.

— Ничего не ясно. Я никакого отношения к пожару не имею. Если там и был керосин, это не значит, что его налил я. Я весь вечер был дома, пока пожар не начался. Это может подтвердить дочь.

Полицейские внимательно смотрят на Венделу. Она чувствует, как по спине катится холодный пот.

— Конечно могу, — врет она. — Папа был дома… он спит в соседней комнате, и я всегда слышу, если он выходит.

Генри кивком показывает на стол:

— И этот сапог — не мой.

— А чей же еще сапог может стоять у вас в сенях? Довольно странно…

Генри несколько секунд молчит, потом встает и идет к лестнице.

— Пошли, — говорит он. — Я вам кое-что покажу.

Герлофу для его корабликов нужны были пустые бутылки, поэтому он каждый вечер за ужином выпивал бокал вина. Но у него никак не хватало решимости взяться за постройку брига — кусок красного дерева, подаренный ему Йоном, так и лежал нетронутым с самой Пасхи.

Время проходило незаметно — поспал, поел, посидел на солнышке… И конечно, дневники.

Он читал записи покойной жены, медленно, не больше странички за раз, и долго думал над прочитанным.

Сегодня у нас 18 сентября 1957 года.

Мне стыдно, что я ленюсь писать, но сегодня дала себя слово написать — и вот, пишу. Уж очень много случилось за это время. Были на похоронах Оскара Свенссона в Кальмаре, потом у меня был день рождения. Сорок два года.

А в воскресенье была конфирмация моего племянника Биргера в Йердлёсе. Все было очень торжественно, и пастор Эк задавал Биргеру вопросы — по-моему, очень трудные.