Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алли продолжала смотреть на Пожарного.
– И вы терпите всю эту хрень?
– Ты слышала его, – ответил Пожарный. – Беги, Алли, и не сверли меня своим убийственным взглядом шестнадцатилетки. А если хочешь огрести, придется подождать.
Она смотрела на него еще мгновение – словно решала, как поквитаться. Потом взглянула на Майкла, словно собралась упрашивать его. Майкл, впрочем, отвернулся и чесал спину палисандровой дубинкой. Взгляда Алли он как будто не замечал.
– Засранец, – сказала Алли дрожащим от гнева голосом. – Все вы засранцы.
Через мгновение она скрылась за деревьями. Харпер когда-то тоже умела так двигаться; она живо помнила себя шестнадцатилетнюю.
Улыбка отца Стори получилась похожей на гримасу.
– В своем обычном спокойном стиле она все-таки сумела донести суть. И добавлю, что по сравнению со своей матерью Алли Стори – образец сдержанности.
– Ах ты!.. – спохватился Бен Патчетт. – Забыл фонарик взять.
– Не переживай, Бен, – сказал Пожарный, стягивая левую перчатку. – Я посвечу.
Рука с легким присвистом полыхнула голубым пламенем, осветив круг диаметром футов в десять. Громадные тени от камней тянулись по склону холма.
Бен Патчетт гулко сглотнул.
– Никак не привыкну, – сказал он Харпер.
7
Они шли за Пожарным под соснами, где уже не было пешеходных досок. Но наст был крепким, так что им удалось спуститься с холма, не оставляя следов.
Спуститься? Похоже, они двигались к воде. Харпер удивилась – она думала, что все поедут на машине.
Нога скользнула по насту, и Харпер качнулась в сторону Бена. Он поддержал ее, а потом взял под локоть.
– Давайте помогу. – Бен бросил взгляд в спину Пожарному и пробормотал: – С ума сошел – вас брать.
В кармане у Бена лежало что-то тяжелое, необычной формы – Харпер нахмурилась, когда непонятный предмет прижался к ее боку. Запустив руку в карман его куртки, она нащупала револьвер: рукоятка с ореховыми накладками, холодный стальной курок.
Харпер отдернула руку.
Бен посмотрел на нее с полуулыбкой.
– Давайте, спрашивайте – это у меня пистолет в кармане или просто я рад вас видеть?
– Зачем он вам?
– Разве не очевидно?
– Извините, – сказала Харпер. – Я думала, мы будем помогать людям, а не стрелять в них.
– Вы будете помогать людям. А я здесь для уверенности в том, что моя любимая медсестра вернется в лагерь целой и невредимой. Мы ничего не знаем о тех двоих. Мы не знаем, за что их посадили. Может, Джон Руквуд считает нормальным рисковать вашей жизнью ради пары уголовников, но я – нет. – Бен вспыхнул и отвернулся. – Вы уже, наверное, поняли, как я к вам отношусь, Харп. Если что не так – извиняйте.
Харпер легонько пожала его плечо. Она надеялась, что он поймет это, как: «Спасибо за заботу», а не как: «Боже, я вся горю, давайте трахаться». По опыту она знала, что трудно выказать мужчине участие и доброту, не создав впечатления, что зовешь в постель.
Бен улыбнулся:
– И потом. Правила предписывают полицейскому, перевозящему заключенного, обязательно иметь при себе оружие. Можно снять значок, но трудно избавиться от привычек. И не то чтобы я насовсем снял значок.
– Он еще у вас?
– Храню его вместе с секретным кольцом-дешифратором и накладными усами, которые использовал для работы под прикрытием. – Он игриво толкнул ее плечом.
Снег под луной приобрел оттенок голубой оружейной стали.
– Иногда, – задумчиво продолжил Бен, – я подумываю – не надеть ли снова…
– Накладные усы? – Харпер заглянула ему в лицо. – Думаю, вы могли бы отрастить собственные – будет неплохо. Вам пойдет.
– Нет. Значок. Иногда мне кажется, что нашей общине нужен закон. Хоть какое-то правосудие. Вспомните девчонку, которая тырит хавку и ценности. Если она выйдет и признается, что это она – или мы сами ее застукаем, – на этом все действительно кончится? Просто потому, что отец Стори так сказал?
– Ну, будет неделю чистить картошку.
– Или можно посадить ее месяца на три под замок, чтобы неповадно было. Я даже знаю, куда именно. Под кафетерием есть холодильная камера для мяса. Принести туда койку и…
– Бен! – воскликнула Харпер.
– Что? Не замерзнет. Там, пожалуй, теплее, чем в подвале церкви. Электричества нет уже несколько месяцев.
– Это отвратительно. Одиночное заключение в камере, пропахшей гнилым мясом. За пару банок молока?
– И «Подручную маму».
– Да насрать на «Подручную маму».
Бен вздрогнул.
Отец Стори и Майкл Линдквист легко шагали впереди; отец Стори говорил что-то, положив руку Майклу на плечо. Майкл нес в руке дубинку, постукивая по стволам деревьев, точно мальчишка, колотящий палкой по доскам забора. Бен взглянул на них, потом покачал головой и фыркнул:
– На месте Майка я бы радовался, что выбрался из лагеря, и не торопился бы обратно. Там ему грозят более серьезные опасности.
– Какие? – спросила Харпер.
– Ему грозит Алли. Вот характер. Не хотел бы я ее сердить.
– Думаете, она злится на Майкла за то, что он не встал на ее сторону?
– Особенно после того, что они вытворяли у церкви. Я-то видел, как они милуются за сосной на опушке – можно было подумать, что расстаются навек. Будь я ее отцом… впрочем, я не отец, да и они, пожалуй, уже вовсе не дети.
– А я не знала, что они встречаются.
Бен махнул рукой:
– Сходятся, расходятся. Сейчас, похоже, сошлись. – Он улыбнулся. И заговорил тише: – Воровку, пожалуй, стоит посадить в мясной холодильник для ее же блага. Вы этого не понимаете – считаете, что у всех сердце доброе, как у вас. И отец Стори тоже не понимает. Вы с ним – как две стороны одной монеты.
– В чем же тут благо?
– Это спасет ее от смерти. Арест ради обеспечения безопасности.
Харпер собралась возразить, но вспомнила, как Алли требовала отрезать воровке язык, и промолчала.
Привязанные к пристани три каноэ качались на волнах. Пожарный спрятал горящую руку под полой форменной куртки и затушил пламя.
– Безопаснее и быстрее дальше плыть по воде. – Он сел в каноэ у дальнего конца пристани и выложил лом-хулиган на дно.
Бен нахмурился:
– Э… Джон! Я забыл арифметику или нам не хватает как минимум одной лодки? Мы ведь спасаем двоих? Так куда мы их посадим?
– Место будет. Я не поплыву с вами обратно. Есть другой транспорт. – Пожарный развязал канат и оттолкнул каноэ. Лодка сидела низко, и Харпер задумалась – неужели хулиган такой тяжелый.