Харпер на четвереньках двинулась за ним, обтирая гофрированные стены. Она проползла примерно треть пути – и бедра застряли.

Харпер тянулась вперед, чтобы освободиться, но не могла сдвинуться с места. Казалось, что стены стискивают ее все сильнее. Харпер попробовала ползти назад – и не смогла; она вспомнила пробку, застрявшую в бутылочном горлышке в тот последний вечер с Джейкобом.

Дикобраз замер и смотрел словно со злобной насмешкой: «Что? Не выходит? Застряла? Может, подсобить, ткнуть в тебя палкой, чтобы пролезла?»

Под ладонями текла ледяная вода, стальные бока трубы покрывал иней, но Харпер внезапно стало жарко. Жар поднимался по бокам к ключицам. И это была не обычная горячка, охватывающая человека в момент тревоги. Знакомое ощущение – как будто спрей от насекомых попал на ободранную кожу. Харпер еще раз вдохнула и почувствовала запах дыма – нездоровую сладкую вонь, как от подгоревшего бекона с кленовым сиропом.

«Это ты сама», – подумала она и заметила бледный дымок, поднимающийся от узора драконьей чешуи на тыльной стороне ладоней.

«А я тебе говорил, – зашептал дикобраз голосом Джейкоба. – Надо было нам умереть вместе, как планировали. Разве это не лучше, чем сгореть заживо здесь, в темной дыре? Ведь могла бы просто уснуть в моих объятьях, без суеты, без боли. А вместо этого ты изжаришься тут, а когда начнешь кричать, прибегут полицейские и схватят Алли, отца Стори, Бена, Майкла, поставят их на колени в песок и пустят им пулю в голову – а виновата во всем этом будешь ты».

Харпер дернулась еще раз. Труба держала крепко.

Харпер заморгала, глаза слезились от дыма. И тут она поняла: убивает не огонь. Убивают страх и капитуляция. В момент испуга или стыда ты понимаешь, что попал в ловушку и нет сил освободиться. Да, драконья чешуя – пуля, но именно страх спускает курок.

В глотке засипело. Харпер ткнула дикобраза палкой, не давая опомниться, – зверь удивленно пискнул. Он двинулся прочь – быстрее, чем прежде.

Харпер уже не могла разглядеть другой конец трубы за дымом, поднимающимся от нее. И было непонятно, как она до сих пор не задохнулась. Харпер сделала глубокий вдох, приготовившись кашлять, и вдруг подумала: «Пой. Прогони все песней».

– Дум-дилли-дилли, ум-дилли-дай, – зашептала она надтреснутым хриплым голосом и тут же остановилась.

Плохо застрять в трубе с дикобразом, но еще хуже с психом, даже если псих – ты сама. Отчаяние в собственном голосе напугало Харпер.

Новая волна ядовитого жара окатила ее. Огненные червячки поползли по коже головы. Харпер почувствовала, как шипят и закручиваются колечками волосы, и подумала, что, пожалуй, попросит Алли обрить ей голову – если выберется из трубы. Но выбраться не получалось, потому что все это ложь – сама идея, что пение может спасти. Дети Британии пели друг другу во время блицкрига, но крыша все равно обрушилась на них. Вся вера Тома Стори – молитва перед пустым шкафом.

Дым обжигал ей горло. Клубы белого дыма вырывались из ноздрей. Она ненавидела себя за каждый миг надежды, который себе позволяла. За песни, которые пела с другими, пела для других, пела…

«Пела для других», – повторила про себя Харпер. Пела в гармонии. Отец Стори говорил, что дело не в песне, а в гармонии. А в одиночку гармонию не создать.

Она заморгала от дыма, слезы катились по щекам; тихим, дрожащим голосом Харпер снова запела, обращаясь к себе, к комочку новой жизни в своей утробе.

– I’ll be your candle on the water, – запела она. На сей раз – не как Джули Эндрюс, а как Хелен Редди. Эта песня первой пришла на ум, и, услышав эхо от стен трубы, Харпер едва сдержала истерический смех. – My love for you will always burn…[3]

Она совсем не попадала в тональность, голос дрожал, но чуть ли не с первого слова драконья чешуя запульсировала и засияла мягким золотым светом; ощущение химического ожога начало ослабевать. И тут же ребенок еле заметно шевельнулся внутри нее, словно крутанувшись винтом, и Харпер подумала: «Он показывает тебе, что нужно делать. Он в гармонии». Идея казалась нелепой, но Харпер, дернув бедрами в попытке ввинтиться в трубу, действительно сдвинулась с места. Она освободилась так неожиданно, что гулко стукнулась обо что-то головой.

Харпер ползла по заполненной дымом трубе. Легким отчаянно не хватало кислорода, но голова не кружилась и не туманилась. И воздуха хватало на то, чтобы продолжать петь ребенку усталым шепотом.

Харпер опустила голову, смаргивая слезы, а когда снова ее подняла, увидела прямо перед собой дикобраза – она чуть было не положила на него руку. Иглы встали дыбом.

Харпер хлопнула палкой по трубе, размахнулась и ткнула в дикобраза.

– Я буду свечой в твоей заднице, пошевеливайся, толстяк. – Она то ли пела, то ли хрипела.

Зверь снова двинулся, но Харпер уже осточертели и дикобраз, и водопропускная труба. Упершись палкой дикобразу в зад, Харпер принялась толкать его перед собой. Вот вам и новый олимпийский вид спорта: керлинг с дикобразом.

Грызун бросился прочь со всех лап – так, наверное, это назвали бы его сородичи. Добравшись до конца трубы, он, не мешкая, нырнул за край. При колеблющемся оранжевом свете костров Харпер разглядела, что дикобраз не так уж и велик. Перегораживая трубу, он казался размером с приличного щенка. А при неверном отблеске костров стал похож на покрытого иголками хомяка. Напоследок дикобраз обернулся и бросил укоризненный взгляд на Харпер. Она даже почувствовала стыд за то, как с ним обошлась. Ее ведь тоже прогнали из дома – могла бы проявить больше сочувствия.

Снаружи, слева от трубы, донесся тревожный шепот:

– Это что за гнусь? – Кто-то бросил камень в дикобраза, и бедный изгнанник поспешил в кусты.

Харпер протиснулась вперед еще на несколько дюймов – почти к устью трубы.

– Привет, – сказала она негромко.

Отверстие трубы потемнело – ночное небо заслонили голова и плечи крупного мужчины.

Харпер больше не тлела и не пела; золотые крапинки драконьей чешуи угасли. Руки и спина, покрытые изящными, нежными узорами спор, еще ныли, но это не доставляло особого неудобства.

– Кто тут? – спросил большой человек, вглядываясь в трубу.

Его морковного цвета комбинезон, даже потертый, грязный и покрытый сажей, светился в сумраке, как неоновая вывеска. Медвежья фигура, рожа кирпичом, покрытая шрамами от прыщей… но он смотрел на Харпер почти профессорским взглядом. И глаза его по цвету очень напоминали глаза дикобраза.

– Я – Харпер Уиллоуз. Медсестра. И пришла помочь вам выбраться отсюда. Вас тут двое?

– Да, но он уже пробовал пролезть в трубу, и не смог. А я еще покрупнее его буду.

– Вам не надо лезть через трубу. Перейдете прямо через дамбу. На другой стороне ждут друзья с лодками. Они доставят вас в безопасное место.