Такого рода преднамеренное стирание всякой индивидуальности всех сразу и каждого индейца в отдельности было чисто иезуитским приемом психологического воздействия на зависимых от них людей. Так легче было полностью подчинить их, заставить выполнить любую работу, послать на преступление, на смерть, если это требовали «высшие интересы» Ордена.

На закате, когда веселье по случаю прибытия высокопоставленного лица на площади поутихло, а звуки барабанов и флейт наконец умолкли, произошло еще одно необыкновенное событие, которое почти затмило в глазах Уильяма явление отца Франциска.

Харт, как обычно, получил у надсмотрщика, раздававшего пищу, миску мутного варева — на сей раз им оказалась кукурузная каша — и, крайне взволнованный увиденным, уселся на землю ужинать. В этот момент двери в его темницу вдруг распахнулись, и двое надсмотрщиков швырнули прямо на землю человека, который со стоном попытался отползти прочь от них, но один надзиратель, прежде чем закрыть дверь, наградил несчастного пинком.

Уильям тут же отставил ужин и бросился на помощь бедняге. Мужчина лежал лицом вниз, но платье его, рваное и покрытое пылью, неопровержимо свидетельствовало о его принадлежности к дворянскому сословию. Харт попытался приподнять сокамерника и помочь ему сесть. Мужчина со стоном откинулся на стену. Сумерки быстро сгущались, и вскоре хижина погрузилась во мрак. В темноте трудно было рассмотреть лицо бедняги, но для Уильяма это сейчас не имело никакого значения. Он понял главное: в редукции появился еще один европеец, товарищ по несчастью. Уильям без колебаний приблизился к нему и, сев рядом на утоптанную землю, протянул избитому тарелку с кукурузной похлебкой.

— Позвольте, сэр, предложить вам единственное, что возможно предложить в наших условиях, — сказал англичанин. — Я вижу, вы человек благородный, а обращались с вами как с преступником. Увы, помочь вам я ничем не могу. Разве что утолить голод, коли у вас еще сохранился аппетит…

Человек медленно поднял голову и, с трудом шевеля разбитыми губами, пробормотал, не скрывая удивления:

— Разрази меня гром! Я слышу голос Уильяма Харта! Чудится ли это мне, или я должен возблагодарить небо за такой щедрый подарок? Неужели это вы, Харт?!

Уильям дернулся, будто его ошпарили. Он схватил незнакомца за плечи и заглянул тому в лицо. Покрытое засохшей кровью и синяками, оно показалось совсем чужим, но, присмотревшись, Харт вдруг с изумлением понял, что перед ним Робер д’Амбулен.

— Черт побери! — сорвалось с его уст. — Это вы, д’Амбулен! Вот уж кого не ожидал здесь встретить! Что с вами случилось? Неужели вы теперь у своих на положении пленника?

— Похоже, я впал в немилость! — криво усмехнулся француз. — Но со мной-то все понятно. Меня наказали за мое доброе сердце и длинный язык — кто-то донес о нашей с вами беседе. А вы-то здесь как? Бросились ее выручать? Ах, Харт, как жаль, что вы мне не поверили и не сказали всей правды. Я бы еще тогда смог помочь вам…

Харт вздохнул. Больше у него не было причин не доверять д’Амбулену. Даже то, что леди Бертрам доставили в миссию только сейчас, не вызвало в нем подозрений. Доставили же! А может, она всегда была здесь, просто сегодня у него выпал шанс в этом убедиться! Харт выбросил эти мысли из головы. Он горел желанием узнать, что случилось с д’Амбуленом и как леди оказалась в живых, когда все считали ее мертвой.

— Дайте я пожму вашу руку, Робер! Я был несправедлив к вам. Вы не негодяй, вы просто совершили ошибку! — воскликнул Харт и схватил француза за руку.

— Вы поразительно честны, Харт, — вдруг прошептал д’Амбулен с неожиданной горечью. — Вы до сих пор пытаетесь соразмерить поступки окружающих вас людей с заповедями христианской морали. Даже после плавания с Веселым Диком. Даже после стольких смертей и предательств. Даже после того, как вы оказались пленником в редукции. Честное слово, ваша духовная твердость заслуживает уважения! Однако хочу вас по-дружески предупредить: если вы и дальше будете во всем следовать подобным правилам, то вряд ли чего-то добьетесь. Пожалуй, так и сгниете в дебрях Ориноко, — произнеся эту неожиданную тираду, д’Амбулен прикрыл глаза и вздохнул.

— На все воля Божья, — ответил Уильям. — Я, правда, не очень понимаю, о чем вы. Ну да вам, видно, худо и без моих вопросов. С вашего позволения, я съем половину ужина, а половину оставлю вам. Простите, что не делюсь всем — завтра меня погонят в поле, и без еды я просто загнусь.

После этих слов Харт придвинул к себе миску и, аккуратно разделив ложкой застывшую наподобие пудинга кашу, принялся за еду. Доев, он передал вторую половину ужина д’Амбулену. Тот взял миску и заглянул в нее.

— Увы, месье Робер. Здесь нет французских поваров, и, я боюсь, за кока старается индеец. Так что не морщитесь и жуйте.

Но д’Амбулен, казалось, застыл над едой в глубокой задумчивости. Харт истолковал его по-своему.

— Не обольщайтесь пустыми надеждами, Робер. Бежать отсюда практически невозможно, так что лучше поешьте.

Д’Амбулен некоторое время смотрел на него со странным выражением на лице, а потом вдруг негромко сказал:

— Вы ошибаетесь, Уильям! И убедитесь в этом очень скоро.

Уильям смерил сокамерника взглядом, полным сочувствия (чего тот, впрочем, в темноте не мог заметить).

— Это в вас говорит гордость, Робер. Нелегко потерять свободу. Но поверьте мне, не стоит совершать безрассудных попыток, ничего, кроме новых страданий, они вам не принесут. Лучше положиться на милость Господа, или на случай, уж как вам больше нравится.

Не успел д’Амбулен ответить, как послышался лязг засовов и дверь распахнулась.

— На допрос, англичанин, — рявкнул надсмотрщик на ломаном испанском.

Даже если бы Харт не понял слов, красноречивые пинки все ему разъяснили.

* * *

Снаружи было темно, хоть глаз выколи, и если бы не чадящий факел, Харт даже своих ног не разглядел бы. Вместе с вонью горящей смолы в нос ему сразу же ударили одуряющие запахи ночного леса, со стороны которого неслись крики ночных птиц и раздавался вой и рычание хищников.

Его провели через площадь в ту часть редукции, где он еще ни разу не был. За черной громадой церкви, насколько могли разглядеть немного привыкшие к темноте глаза Харта, можно было различить еще несколько длинных приземистых построек, похожих не то на огромные амбары, не то на портовые склады. Но конвоиры увлекали Уильяма дальше. Пройдя еще около нескольких сот ярдов, они оказались перед кованной решеткой, за которой можно было различить деревья. Неприметная калитка бесшумно распахнулась, и под ногами захрустел гравий, как будто они шли по садовой дорожке. Увешанные округлыми плодами ветви едва не задевали щек, со всех сторон веяло сладкими запахами невидимых в темноте цветов. Пройдя шагов пятьдесят, Уильям и его церберы оказались перед изящной каменной лестницей. Трепещущее в ночном ветерке пламя факела выхватило из темноты дверь. Харта провели по лестнице и втолкнули внутрь каменного здания. Сами надсмотрщики остались снаружи.