– Эй, эй!

Вздрогнув, просыпаюсь. Над нами стоит Уолт, и, хотя он еще не до конца стал собой прежним, лицо слегка порозовело. Бек отпускает мою руку, выпрямляется и трет глаза.

– Надолго мы отключились? – спрашивает он.

– Минут на десять, – говорит доктор Кларк.

Она за стойкой администратора, что-то печатает на компьютере, и, может, я ошибаюсь, но теперь в ее голосе куда меньше «Мишель» и больше «доктора Кларк».

– Не хотелось вас будить, вы выглядели так… уютно.

Я думаю: «Победа! Твои идеальные волосы, гигантский бант, крошечная юбка и офигительно дорогие туфли не катят против ловкости Мим Мэлоун, коя есть Воплощение Решимости, Безумный Воин, Вождь Чероки, Усмирительница Вуду-ветеринарш всего мира!»

Но говорю:

– Каков вердикт, док? Уолту нужно удалить селезенку?

Доктор Кларк, игнорируя мою (смешную) шутку, берет выползший из принтера листок, обходит стойку и вручает его и упаковку таблеток Беку.

– Что это?

– Аспирин, – объясняет она. – Вы, случайно, не ели со шведского стола «У Минга»?

И вновь молчание, которое нарушаю теперь уже я:

– А я, блин, предупреждала.

Доктор Кларк улыбается, но ни капли не мило:

– У вашего друга не было отравления, лишь неблагоприятная реакция на глутамат натрия. С моей сестрой случилось то же самое после обеда «У Минга». Если желаете отведать чего-нибудь китайского, лучше скатайтесь в город.

– Но я ел то же самое. – Бек разглядывает выставленный счет.

– Каждый реагирует на глутамат натрия по-своему. – Доктор Кларк похлопывает Уолта по спине. – Хорошая новость в том, что крепкий сон и побольше жидкости – и он будет как новенький. А пока таблетки помогут справиться с головной болью.

Хмурый Бек передает мне счет.

– Простите, – говорю, пробежав текст. – Вы берете с нас двести долларов? За аспирин?

Доктор Кларк хлопает ресницами:

– Диагноз стоит дорого.

Диагноз. Ну конечно.

Мы с Беком переглядываемся.

– У меня нет, – бормочет он.

– И у меня.

– У меня есть мешочек, – встревает Уолт. – С деньгами отца.

Совсем забыла. Мы таскали его чемодан, ни разу не задумавшись, что внутри. Уолт еще не переодевался. Вообще, на моих глазах он открывал чемодан лишь однажды – вчера, в кузове Дяди Фила.

– Уолт, – начинаю я, а сама пялюсь на Бека, чтобы немного успокоиться, – ты уверен?

Уолт кивает, уставившись на доктора Кларк, будто и с обрыва согласен сигануть, если она попросит. Дико не хочется брать его деньги, впрочем… это на его же лечение.

Поднявшись, шагаю к выходу:

– Я быстро.

Добравшееся до самой высокой точки, солнце заливает парковку так, что аж асфальт сияет. Расстегнув толстовку, я запрыгиваю в кузов пикапа и опускаюсь на колени перед чемоданом Уолта. Серебряные заклепки обжигают при прикосновении. Я быстро их расстегиваю и откидываю крышку. Внутри ничего особенного. Несколько изношенных футболок, пара пледов, полный фольги пищевой контейнер, скрепки и всякий блестящий хлам, две банки ветчины, программка «Редс», кубик Рубика и, разумеется… я улыбаюсь, увидев обрезанные шорты. Под рваной джинсой нахожу объемный кожаный мешочек. Сунув его в карман толстовки, уже собираюсь закрыть чемодан, но глаз цепляется за что-то, торчащее из-под пледа. Конечно, оно блестящее. «Наверное, колпачок», – думаю я. А откинув ткань, нахожу рамку. Латунь и дерево.

Внутри фотография. Уолт со своей фирменной улыбкой в своей фирменной бейсболке «Кабс», слегка задранной, будто кто-то только что щелкнул по козырьку. За его спиной женщина лет тридцати пяти. Она обнимает Уолта за плечи и целует его в щеку. Снимок сделан перед стадионом «Ригли-филд» в, похоже, славный солнечный день. И это, без сомнения, самая счастливая фотография из всех, что я когда-либо видела. В горле встает ком. Я аккуратно кладу рамку на место и, закрыв чемодан, возвращаюсь в клинику.

Бек прав.

– Врешь, – говорит Бек.

Я качаю головой и улыбаюсь, хотя впервые нашла это смешным.

– До свадьбы ее звали Кэти Шерон. У меня сохранился ее старый беджик из закусочной, если не веришь.

Снова идет дождь, хоть и не столь яростный, как в Цинциннати. Сквозь поток воды вижу указатель:

АШЛЕНД / ВУСТЕР – 58 МИЛЬ

КЛИВЛЕНД – 118 МИЛЬ

– Но почему через дефис? – сокрушается Бек.

– Эта женщина вне логического понимания.

Не отрывая взгляда от дороги, он качает головой:

– Кэти Шерон-Мэлоун.

– Шерон, мать ее, Мэлоун, – шепчу я.

Между нами спит Уолт – на коленях чемодан, на чемодане голова, на голове кепка. Он отключился почти сразу, как только мы отчалили из Санбери, то ли от недомогания (пять полных тарелок глутамата натрия), то ли от лечения (четыре экстрамощные таблетки аспирина). Не знаю, может, от сочетания того и другого.

Я не рассказала Беку о фотографии Уолта с мамой. Сама-то едва могу об этом думать.

Я пялюсь на свои кроссовки.

Далеко не такие модные, как туфельки ветеринарши.

– Итак, ты взял номерок?

– Что я взял?

– Номерок. Номер Мишель. Взял?

Бек вроде бы улыбается, но не совсем:

– Нет, Мим, я… не брал ее номерок.

Я надеваю очки-авиаторы Альберта. Да, сейчас пасмурно, но иногда просто приятно почувствовать себя кем-то другим.

– Лопух ты, Ван Бюрен. Только подумай об упущенных возможностях.

– Каких например?

– Ну для начала неограниченный доступ к собачьим селезенкам. Отношения окупаются прямо на глазах. Сексуальная резня, грязные диагностические разговорчики… Вероятно, ей нужно помогать завязывать гигантский бант на блузке.

– Я обалденно завязываю банты.

– Ну а я о чем? К тому же она ходячий иск о халатности.

– И чем же это хорошо?

– Для тебя – всем. Поддерживающий ее в суде хороший муж…

– Муж?

– Парень… неважно. Если правильно разыграть партию, сможешь даже получить собственное реалити-шоу.

– Черт, – вздыхает Бек. – Ты права. Надо было брать номерок.

– Ну, еще не поздно, чувак. Разве что… ты же не сказал ей твердое «прощай»? Если и был момент для жидкого прощания, то как раз с доктором, – я откидываю волосы, как будто они в три раза длиннее, – Мишель Кларк.