дискуссии велись по существу и были информативны, в то время как подавляющее большинство берет пропагандистский тон, будь то со стороны Дхарамсалы (индийской резиденции тибетского правительства в изгнании) или со стороны Пекина. А иногда они принимали сюрреалистический оборот, мало связанный с реальностью тибетского общества до 1959 года или ролью Далай-лам и их правительств. Вопросы об историческом статусе Тибета — независим ли он от Китая, а если независим, то когда обрел независимость, — а также о том, какую область, собственно, занимает Тибет и как обозначена территория, контролируемая правительством Далай-ламы Ганден Пходранг, возникали с 1959 года. Они крайне сложны, и на них нет простых ответов.

Еще несколько десятилетий назад нынешний Далай-лама стал часто говорить, что на нем линия реинкарнации может прерваться. Случаи прерывания линий реинкарнации отмечались и раньше. Причины разнообразны: отсутствие харизматичного лидера, конкуренция между школами и внутри них, приведшая к гражданской смуте и разрушению монастырей и храмов, или, например, отсутствие заинтересованности в поиске преемника. Некоторым линиям реинкарнации приказали исчезнуть, как случилось с линией Красной короны школы Карма Кагью, чья причастность к Гуркхской войне 1792 года привела правительство Далай-ламы к запрету на продолжение линии после того, как правящий представитель реинкарнации был убит или совершил самоубийство. Запрет продлился до 1963 года, когда тибетское правительство в изгнании отменило его; линия реинкарнации была возобновлена Кармапой XVI (1924–1981), который признал своего племянника Мипам Чокьи Лодрё (1952–2014) реинкарнацией Красной короны.

В VII веке великий индийский буддийский философ Дхармакирти утверждал, что главная причина намеренной и целеустремленной реинкарнации бодхисаттвы — глубина сострадания, побуждающая такого человека возвращаться в океан страдания, повседневной жизни в «сансаре», или помогать другим людям в стремлении освободиться от страданий.

Как утверждается, уровень сострадания бодхисаттвы (и Будды), достигнутый за бесчисленные жизни, так велик, что он не может поступить иначе. Поэтому трудно понять, как нынешний Далай-лама мог заявить, что он будет последним, если только, конечно, это решение не основано на мотивах, известных ему одному. Несомненно, он может быть последним человеком, занимающим пост Далай-ламы, но нет сомнения, что в контексте буддийского мировоззрения он, как и все мы, тем или иным образом возродится.

26. Что значит в Китае закон?

Уильям П. Олфорд

Для автора этой статьи, как гражданина США, вопрос «Что значит в Китае закон?» с самого начала требует признать, сколько обвинений долгое время вкладывалось в расспросы иностранцев о разумности закона в Китае. В конце концов, заявления Запада о грубой и недоразвитой природе китайского законодательства до XX века были провоцирующим фактором Опиумной войны 1839–1842 годов (в то же самое время иностранные торговцы продавали этот наркотик в Китай, зная, что это незаконно). Так что такие заявления привели к введению примерно еще на столетие системы экстерриториальности, согласно которой иностранцы, подозреваемые в совершении преступлений против граждан Китая в Китае, обладали иммунитетом от китайского законодательства и подлежали допросу представителями своего правительства с использованием законодательства их родной страны, если их дело не было сразу же оспорено. Тот факт, что это было инициировано западными державами во имя содействия уважению человеческого достоинства и сохранения суверенного равенства, лишь обострило то, что китайцы самых различных политических убеждений назвали «веком унижения». В то время как власти КНР могут время от времени ссылаться на эту историю для получения тактического преимущества в переговорах, тех, кто не в курсе и стремится наложить на Китай обязательства, может ждать большой сюрприз.

Тем из нас, кто изучает законодательство в Китае с выигрышной иностранной обзорной позиции, было бы также неплохо осознавать наши собственные допущения, касающиеся правопорядка в целом. Даже в таком законоцентричном обществе, как США — первая нация, образованная вокруг письменного законодательного документа посредством своей Конституции, — вопросы класса, расы, гендера и инвалидности, среди всех прочих соображений, остаются яркими напоминаниями, что, какими бы достойными мы ни считали идеалы, легшие в основу законодательства, «закон в книгах» необязательно соответствует «закону в действии», по крайней мере в том, что касается равной защиты для всех. Не следует избавлять Китай от относительно расчетливого изучения или ссылаться на культурный релятивизм, который позволил бы ускользнуть от ответственности за сохранение ценностей, которые мы полагаем универсальными. И все же есть определенная польза в том, чтобы допустить возможность: Китай (вместе с другими странами) может содействовать человеческому благополучию методами, меньше опирающимися на закон, чем наши, или с использованием институтов, отличающихся от наших.

С тех пор как в конце 1970-х годов завершилась Культурная революция, КНР предприняла то, что я повсеместно называю крупнейшим государственным усилием в мировой истории по созданию основ формальной законодательной системы — хотя эта система и не была задумана для работы в соответствии с принципами либеральной законности. На это были потрачены огромные суммы, изрядное количество энергии и некоторая часть собственного кредита доверия. Рассмотрим на наглядном примере, как за последние 35 лет Китай прошел от самой закостеневшей законодательной системы до одного из самых изощренных правопорядков, по крайней мере на бумаге (с десятками тысяч законодательных мер, покрывающих все, от торговли производными финансовыми инструментами до требований к посещению чьих-либо родителей или запретов на использование некоторых социальных сетей). Еще один пример — за этот период число китайских юристов выросло более чем в сотню раз, достигнув в настоящее время примерно 300 000 человек (и это не считая судей, прокуратуры и юристов базового уровня, в основном псевдоспециалистов, оказывающих юридические услуги на местном уровне). Или возьмем стремительный рост юридического образования от едва ли дюжины учреждений, дававших ученые степени в области права, в начале эры реформ до более чем 630 в настоящее время.

И все же, если наша цель — понять эти перемены (как необходимое условие для выяснения, «значимы» ли они и как именно), следует остерегаться все еще слишком частой тенденции, свойственной западным наблюдателям, заявлять, что эти шаги задуманы с целью выступить — или они выступят поневоле — в качестве строительного материала на неизбежном пути к верховенству закона того типа, к которому стремятся либерально-демократические общества. Сама Коммунистическая партия Китая вполне ясно объявила свои цели в работе по развитию правовой сферы, сделав однозначное заявление при посвящении Решения четвертого пленума XVIII съезда КПК подробному плану «управления страной в соответствии с законом». Решение, начинавшееся заявлением, как важно для этого начинания следовать «марксизму-ленинизму, маоизму, теории Дэна Сяопина… ”тройному представительству” [Цзяна Цзэминя] и… духу… важнейших речей Генерального секретаря Си Цзиньпина», гласило:

Партийное руководство — самая существенная особенность социализма с китайской спецификой и самая коренная гарантия социалистического верховенства закона. Реализация руководящей роли КПК во