всем процессе и во всех аспектах управления государством на основе закона является самым важным у нас опытом в социалистическом правовом строительстве. Наша Конституция установила руководящее положение КПК. Сохранение руководства со стороны партии является коренным требованием практики социалистического верховенства права, в его соблюдении — фундамент партии и государства, этот принцип формирует источник их жизненной силы, в нем сосредоточены интересы и счастье всего многонационального народа страны, это смысл задачи всестороннего продвижения принципа управления государством на основе законов. Партийное руководство и социалистический принцип верховенства закона находятся в единстве. Социалистическое верховенство закона должно твердо держаться партийного руководства, а партийное руководство — опираться на социалистическое верховенство закона.

И, во избежание любых сомнений, что это значит, документ раз за разом подчеркивает необходимую роль партии как целого (в отличие от ее отдельных членов) и ее официальной идеологии в формировании и применении законодательства, управлении государством, судебном деле, юридической практике, юридическом образовании и всех прочих аспектах законодательной системы.

Признать это — не значит намекнуть, что развитие законодательства в Китае задумано как нечто лишь чуть большее, чем лакировка (хотя, несомненно, без этого тоже не обошлось). Скорее, это значит подчеркнуть, что в конечном счете закону предназначена роль инструмента для партии при осуществлении ее руководящей роли от имени народа. Порядок, являющийся, разумеется, центральным стержнем любой правовой системы, в Китае имеет первостепенную важность и определяется партией для сохранения партии.

Мы можем видеть беспощадные результаты такой системы в жестоком обращении с покойным нобелевским лауреатом Лю Сяобо[17], оставленным умирать в тюрьме от рака. Мы также можем их видеть в отношении к юристам-вэйцюань (правозащитникам), сотни которых были в последние два года арестованы или задержаны иным образом, — хотя, казалось бы, их стремление найти мирное решение политически взрывоопасных вопросов через правовую систему государства должно приветствоваться партийным государством.

Но следует также отметить, что акцент на порядке не исключает упорядоченность закона, не обязательно репрессивную по своей сути, а в некоторых отношениях может даже содействовать ей. Отметим, например, упрек четвертого пленума в адрес членов партии, «использующих свою власть… чтобы под любым предлогом склонить закон в пользу друзей или родных». Также стоит задуматься, что даже среди относительно старых членов партии находятся люди, которые могут оценить, насколько важно для легитимности партийного государства и будущего Китая, чтобы правовые институты воспринимались населением как надежные механизмы решения законных жалоб, а профессионализм получал поддержку, хотя бы в пределах, установленных партией. Можно утверждать, что действующий председатель Верховного народного суда и секретарь партии Чжоу Цян продемонстрировал это на своем примере — во всяком случае, больше, чем прошлый глава судебной системы Ван Шэнцзюнь (бывший сотрудник госбезопасности, неотягощенный официальным юридическим образованием). Мы можем наблюдать смягчение требований администрации Вана, по которым большинство дел следовало решать судебным посредничеством, вне зависимости от того, требуют того факты или нет (таким образом, больше дел подлежит рассмотрению по негибкой процедуре); также наблюдается рост инструктивных (противоположность обязывающим) прецедентов, а также недавний всплеск количества и уровня судебных решений, размещенных судебной системой в Интернете. С учетом этих факторов предупреждение Чжоу судам в январе 2017 года об опасности судебной независимости в «западном» стиле, в том числе опасности разделения властей и соблюдения принципов конституционализма, подчеркивает, что развитие правовой системы задумано так, чтобы она оставалась на службе партии.

Конечно, что бы ни думали и на что бы ни надеялись власти по вопросу, значит ли что-то закон и как именно он воздействует, это не обязательно что-то говорит о влиянии закона на население Китая или о способах, которыми граждане ассимилировали закон и надеются использовать. То и другое крайне трудно установить. Это отчасти связано с такими очевидными факторами, как огромные размеры и многообразие Китая, печально известная недостоверность статистики (даже для китайских чиновников) и проблема, что следует считать заслуживающим доверия общественным мнением в однопартийном государстве применительно к таким вопросам, как удовлетворенность судами или любой другой частью официального аппарата.

Есть и более тонкие вопросы, добавляющие сложности в процесс определения, что именно значит (или не значит) закон. Так, на практическом уровне — в какой степени необыкновенный экономический рост Китая, благодаря которому более полумиллиарда людей выбрались из нищеты меньше чем за два поколения, произошел благодаря развитию правовой системы, вопреки этому развитию или полностью независимо от него (учитывая, что некоторые наблюдатели, даже на Западе, полагают, что способность правительства действовать относительно беспрепятственно и общая гибкость правил оказались экономически выгодны)? Если допустить, что закон содействовал экономической выгоде (по сообщениям, годовой доход на душу населения вырос примерно до 8000 долларов), как нам противопоставить эти успехи растущему неравенству, все более загрязненной окружающей среде и другим проблемам, по которым закон мало что сделал? В частности, что нам делать со сложными и потенциально конфликтными схемами применения закона к крайне тяжелому вопросу экспроприации земли, которая позволяет некоторым представителям строительного бизнеса энергичнее претендовать на то, что они могли заработать (облекая свои земельные активы покровом прав собственности), чем было бы в ином случае, в то время как другим (особенно крестьянам, проживающим на сельской земле, определенной как городская для строительных целей) остается лишь бессильная злоба от неспособности закона обеспечить им значимое возмещение? И это не временный вопрос, как подтверждает оценка выдающегося экономиста У Цзинляня, по которой китайские крестьяне за 2013 год недополучили более 700 миллиардов долларов добавленной стоимости земли, на которую когда-то имели права.

Другие вопросы поднимают нормативные или концептуальные проблемы. Например, как оценить материальные улучшения жизни в Китае, которые, предположительно, можно отчасти приписать закону, в противовес использования закона для подавления самовыражения и ограничения доступа к идеям, будь они выражены другими китайцами или иностранцами, которое в последние годы усиливается? Как реагировать на вероятность, что по этим вопросам возможны резкие расхождения во мнении среди граждан КНР, а также между китайцами и иностранцами? А еще — даже на более базовом уровне — когда граждане Китая взаимодействуют со своим правительством, до какой степени они различают закон и другие выражения власти государства? В конце концов, если говорить о сельском Китае, такие ученые, как бывший декан юридического факультета Пекинского университета Чжу Сули, Кевин О’Брайен и Ли Ляньцзян, сообщают, что крестьяне могут воспринимать закон, полицейские постановления и даже речи лидеров как нечто взаимозаменяемое, когда речь идет о местных властях. А на другом конце спектра — до какой степени корпоративное управление на государственных предприятиях осуществляется на основании правовых соображений, а не вопросом экономической и политической власти?

За этими вопросами встают другие, основополагающие, которые следует осознавать, если