Забравшись на кровать, Сирюс спал, доверительно положив лапу на ногу друга; Николя осторожно высвободил ногу. Прежде чем отойти ко сну, он хотел сделать еще одно дело. Достав из туалетного несессера коробку с пудрой для парика, он на цыпочках подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, вышел на площадку и полукругом рассыпал порошок возле порога. Если над ним, действительно, решили подшутить, то шутник непременно оставит следы на белой пудре. Желая обезопасить себя от свирепых ползающих кровососов, он предпринял те же меры предосторожности, что и накануне, и только потом лег в постель. Убаюканный мерным дыханием Сирюса, он быстро заснул, едва успев прочитать пару запомнившихся с детства молитв, выученных им со слов каноника Ле Флока и кормилицы. Кормилица советовала ему никогда не забывать эти молитвы, дабы не оказаться во власти демона.

Понедельник, 4 июня 1770 года; три часа ночи.

Проснувшись от сильных ударов в дверь, Николя резко сел на кровати. Весь в поту, он тяжело дышал, вслушиваясь в воцарившуюся тишину, внимая малейшим шорохам. Но еще больше его напугал бедняга Сирюс: пробудившийся вместе с ним пес дрожал от страха, испуская жалобные повизгивания. Оснований сомневаться в реальности звуков больше не было. Едва первый испуг прошел, как раздалась целая череда ударов, сменившихся беспорядочным хлопаньем, свистом, царапаньем, внезапно уступившим место глухому воплю, который, затихая, постепенно перешел в издевательский смех. Николя высек искру, зажег свечу и, решительным шагом подойдя к двери, распахнул ее. Никого. Присев на корточки, он принялся разглядывать пол перед порогом: слой пудры остался нетронутым. Неожиданно за его спиной что-то загрохотало, словно в комнате разразилась гроза. Несчастный Сирюс заметался, в ужасе пытаясь отыскать выход, но, так и не сумев удрать, метнулся под ноги Николя и, распластавшись на полу, потерял сознание. Внезапно все стихло: видимо, те, кто производили эти загадочные звуки, удалились, и Николя показалось, что он очутился в полнейшей пустоте. Постепенно внешний мир вновь вступил в свои права, а крик ночной птицы в соседнем саду и вовсе прозвучал как освобождение от чар. Может, послать за Семакгюсом? Но вряд ли эти новые непонятные явления убедят хирурга; он вновь начнет воспитывать Николя, изрекать прописные истины и посмеиваться над слабостью человеческого разума, не в состоянии разглядеть свет истины.

Николя снова лег, однако заснуть не смог. А около пяти часов дом огласил поистине звериный крик. Спешно одевшись, он бегом бросился в комнату Мьетты; за ним по пятам следовали остальные домочадцы. Перед дверью они наткнулись на распростертое тело Мари Шафуро: кухарка была без сознания. В каморке они увидели тюфяк, плавно покачивавшийся в нескольких дюймах над полом; на тюфяке в страшных муках корчилась полуобнаженная Мьетта. Широко раскрыв рот, она, не издавая ни звука, царапала себя ногтями; покрытые пеной губы шевелились, словно выкрикивая проклятия в адрес невидимого противника. Николя вместе с отцом и сыном Гален устремились к девушке и, рискуя остаться без глаз, попытались удержать ее, чтобы она не изувечила себе лицо или грудь. Они боролись долго; стоило схватить служанку за руку или за ногу, как члены ее тотчас становились прямыми и твердыми, словно железные прутья, но как только они отпускали их, так те немедленно начинали выгибаться во все стороны. Наконец, девушка успокоилась и впала в забытье. Николя с изумлением отметил, что капли пота и клочья пены, покрывавшие ее тело, съежились и исчезли, подобно морским волнам при отливе или брызгам воды, мгновенно испарившимся с разогретого добела железа. Он хотел ощупать ее, но тотчас отдернул руку, чтобы не заполучить ожог. Прикосновение к телу Мьетты оставило ощущение обжигающего холода, словно рука долго лежала на застывшей поверхности пруда. Дыхание девушки, настолько прерывисто во время припадка, что они боялись, как бы она ни задохнулась, вновь стало нормальным.

Обессилевшие от борьбы отец и сын вздохнули с облегчением; Жан Гален, как загнанный зверь, ожидающий нападения невидимого врага, нервно озирался по сторонам. Надеясь, что утренний кризис миновал, а новый повторится только завтра, Николя решил просить меховщика распорядиться о постоянном дежурстве возле постели Мьетты. Ему хотелось уяснить, как часто случаются припадки, регулярны ли они или же произвольны.

Кухарка по-прежнему пребывала в обмороке, но когда Николя подошел к ней, чтобы оказать помощь, Мьетта неожиданно села, вытянув перед собой руки; ее прямая, словно палка, спина, являла собой перпендикуляр по отношению к кровати. Медленно, подобно автомату господина Вокансона, она подняла веки, и голова ее, словно приводимая в движение невидимым внутренним механизмом, толчками принялась поворачиваться вокруг своей оси. Николя увидел, как зрачки ее расширились, а тусклые серо-голубые глаза сначала приобрели зеленоватый оттенок, а потом стали красно-коричневыми, с золотистым отливом, напомнив ему варево в ретортах отца Грегуара. Когда в глубине этого варева тревожно заблестели пурпурные точки, голова замерла и испытующим взором уставилась на Николя. На глазах у трех растерявшихся зрителей изо рта девушки высунулся язык, и, трепеща, как у рептилии, вытянулся сверх всякой меры, а потом, извиваясь, стремительно исчез в темной дыре глотки. Внезапно Николя увидел перед собой другой взгляд, такой же злобный и холодный, и в ужасе услышал, как из уст Мьетты, словно из бездны прошлого, вырвался мужской голос, звучание которого по-прежнему заставляло леденеть его сердце:

— Ну что, господин бретонец, вижу, ты меня узнал! Нет, это не сон, это мои зеленые глаза, мои глаза рептилии, как ты назвал их про себя девять лет назад, стоя на лестнице в Шатле. Трепещи же, дружок, трепещи: ты думал, что пронзил меня своей шпагой, а я вот он, здесь![52]

Николя охватило желание бежать, зажать ладонями уши, чтобы не слышать издевательского голоса, идущего с того света. Ибо голос принадлежал Мовалю, клеврету комиссара Камюзо, наемному убийце с лицом ангела, которого Николя убил, защищая свою жизнь, в гостиной «Коронованного дельфина».

— Кто ты? — из последних сил выкрикнул Николя.

— Ха-ха-ха! Антихрист, агнец, внутри коего волк! Тот самый, чье явление предсказали Ириней, Ипполит, Лактанций и Августин.

— Ты демон?

— In Ja und Nein bestehen alle Dinge!

— Я не понимаю твоего языка, — произнес Николя.

— Это немецкий, — прошептал Шарль Гален. — Слова означают: «Все вещи состоят из Да и Нет».

— Во имя Господа нашего, — крикнул Николя, — изыди!

Он с опозданием вспомнил советы отца Грегуара, предупреждавшего его о вреде поспешных выводов, когда речь шла о явлениях, не поддающихся познанию. Сейчас все говорило о том, что голос, исторгавшийся из уст Мьетты, принадлежал к разряду необъяснимых явлений. Неожиданно девушка зашаталась, словно колеблемая ветром статуя, и изо рта ее потоком заструилась пена. Несмотря на пережитый им страх, Николя, словно завороженный, неотрывно смотрел на несчастную служанку и понимал, что некто, вселившийся в ее бедную плоть и использующий ее, словно фрак, купленный у старьевщика, поменял свою сущность и вот-вот вырвется наружу в новой призрачной видимости.