— Ты опять грозишь мне, — загремел уже другой мужской голос, — грозишь, как грозил тогда, когда попытался соблазнить мою дочь, свою сестру!

У Николя задрожали колени: теперь Мьетта говорила голосом крестного, маркиза де Ранрея, его отца.

— Да, твоего отца, — безжалостно повторил голос, словно читавший его мысли. — А еще я вижу, как человека, одолжившего тебе собаку, сейчас прикончат вместо тебя!

После этих слов Мьетта упала на кровать. В течение нескольких минут никто не произнес ни слова, не сдвинулся с места; неподвижные, словно статуи, не смея поднять глаза, зрители этой ужасной сцены застыли, устремив взоры в пол. Николя не переставал спрашивать себя, почему «нечто» — он не мог назвать его иначе — обрушило свои нападки именно на него, раскрывая тайны его прошлого, известные ему одному и запрятанные глубоко в сердце, где они продолжали жить, словно открытая незаживающая рана? У него зародилось смутное подозрение, что исступленное буйство «нечто» каким-то образом связано с его визитом к отцу Грегуару. Возможно, тот, кто вещал, используя для этого телесную оболочку Мьетты, узнал в нем своего главного противника, того, кому предназначено побороть его и сбросить в бездну, откуда он явился. Вспомнив о предсказании, брошенном в адрес его друга и квартирного хозяина, старого прокурора с улицы Монмартр, он содрогнулся.

На лестнице послышались голоса, сопровождаемые шумом торопливых шагов; все выбежали на площадку. В сопровождении госпожи Гален к ним, тяжело дыша, поднимался мужчина преклонных лет; растрепанные седые волосы и застегнутая впопыхах ливрея свидетельствовали о его великой спешке. При ближайшем рассмотрении им оказался Пуатвен, старый слуга господина де Ноблекура. Добравшись до площадки, он рухнул на руки комиссара.

— Ох, господин Николя, слава Богу, я вас нашел! Господина де Ноблекура убили.

Коль ты помолишься за нас,

Ты жизнь подаришь нам навеки.

Бретонский аноним

Николя постарался сдержать охватившие его чувства. Робкий, когда речь заходила о мрачных предчувствиях грядущих событий, он становился решительным и хладнокровным, когда обстоятельства, зачастую драматические, требовали от него точных и быстрых действий. Дав Пуатвену время отдышаться, Николя стал расспрашивать его. С тех пор как женевский доктор Троншен, борясь с полнотой Ноблекура, постановил разжижить его гуморы и прописал ему прогулки, бывший магистрат стал по утрам выходить гулять на улицу. Сегодня он вышел очень рано, но как только он очутился за воротами, несколько подозрительных личностей набросились на него и принялись избивать. Господин де Ноблекур упал и стукнулся головой о каменную тумбу. Это видел мальчишка из булочной, расположенной на первом этаже дома Ноблекура. Он поднял тревогу, старого прокурора отнесли в дом и позвали врача, проживавшего по соседству. А Катрина отправила Пуатвена на улицу Сент-Оноре, чтобы он как можно скорее привез Николя. Никаких иных подробностей о состоянии здоровья хозяина Пуатвен сообщить не мог, и умолял господина Николя как можно скорее отправиться на улицу Монмартр.

— Он немедленно поедет с тобой, — раздался знакомый властный голос.

Появившийся на лестнице Семакгюс поклонился госпоже Гален, уставившейся на него с неподдельным замешательством.

— Тысяча извинений, сударыня, — произнес хирург, — но дверь была открыта, и я позволил себе войти.

Он повернулся к Николя.

— Мне показалось уместным после приятно проведенной ночи зайти к вам, дабы удостовериться, что и у вас ночь прошла спокойно.

Николя отвел его в сторону.

— Гийом, сегодняшняя ночь превзошла предыдущую, о которой я вам рассказывал. У меня в комнате стоял жуткий грохот, а у Мьетты случился ужасный припадок, во время которого она говорила голосами умерших.

— Каких умерших? О чем это вы?

— У меня нет времени для разъяснений. Скажу только, что устами этой служанки ко мне обращались Моваль — вы его помните? — и мой отец, маркиз де Ранрей. И они раскрывали секреты, известные мне одному!

— Черт! Черт! Черт! — выругался Семакгюс. — Что за чертовщина! А как Сирюс?

— Он перепугался до смерти. К сожалению, у меня сейчас нет времени для подробного рассказа, так как пора ехать на улицу Монмартр. А вас я прошу остаться здесь. Полагаю, в первую очередь ваши заботы потребуются кухарке: мы нашли ее без сознания. Днем Мьетта обычно ведет себя спокойно. Увы, мы начинаем привыкать к ее припадкам!

— Рассчитывайте на меня, — заверил Николя Семакгюс, — и бегите к нашему другу, мне не терпится узнать о состоянии его здоровья.

Николя сообщил Шарлю Галену, что на время покинет его дом, и приказал во всем, что касается здоровья Мьетты, слушаться предписаний доктора Семакгюса. Меховщик, похоже, хотел ему ответить, но потом передумал. У подножия лестницы Николя встретил маленькую Женевьеву: в длинной ночной рубашке она сидела на нижней ступеньке.

— Мьетта нехорошая, — произнесла она. — Она меня разбудила. Я очень испугалась, когда услышала ее крики.

— Черт возьми, да вы здесь все слушаете и все слышите!

— Трудно не услышать таких криков.

— Вы очень сообразительная маленькая девочка, но, к сожалению, сейчас мне надо идти.

— Ты совершаешь ошибку; я очень много знаю. А ты ни за что не узнаешь!

Николя заколебался, не зная, что сейчас важнее: поскорее отправиться к раненому Ноблекуру или же остаться и получить бесценные сведения.

— Послушайте, если вы все знаете, то я вас слушаю, и обещаю, что все останется между нами.

Уточнение пришлось к месту, хотя он с горечью понимал, что на этот раз он свое слово не сдержит.

Девочка поднялась со ступеньки и, встав на цыпочки, зашептала на ухо Николя:

— Вот что я слышала. Я слышала, как Мьетта говорила Элоди, что она не хочет брать на себя эту обузу, потому что если о ней узнают, ее выкинут на улицу.

— А дальше? Что ответила Элоди?

— Что есть средство избавиться от него, и она ей поможет.

— А потом?

— Это все. К ним кто-то пришел, и мне пришлось убежать.

— И вы никому не говорили об этом разговоре?.. Вашим родителям, например?

— Нет… нет.

Он заметил, что ответ прозвучал неуверенно.

— Да, я понимаю ваше смущение, но мне вы должны сказать всю правду.

— Я рассказала тете Камилле и папе.

Похоже, она уже сожалела, что призналась ему.

— Вы правильно поступили, — решил приободрить ее Николя. — А что еще вы знаете?

— Элоди очень много ела. Она таскала еду к себе в комнату, и от крошек у нее развелись мыши. Она страшно растолстела, просто ужасно. Однажды я застала ее в одной юбке. Она ударила меня, и пригрозила, что побьет еще, если я кому-нибудь об этом расскажу.