«Матки и рабочие шмели не выглядят слишком уж угнетенными из-за болезни, — сказал Джейми Стрейндж, энтомолог и научный сотрудник лаборатории по исследованию пчел. — Однако мужские особи настолько переполняются спорами изнутри, что не могут взлететь. Они просто скачут по земле». В течение десяти лет Джейми с коллегами изучали колонии западного шмеля, сформированные отловленными насекомыми: они могли воочию наблюдать бедственное положение самцов. Трудности с полетом — это еще цветочки. При усугублении заболевания брюшко у них так сильно раздувается, что они становятся не способны подгибать его и тем самым достигать полового отверстия готовой к спариванию самки. «У них не получается спариваться, — подытожил Джейми. — Когда такое происходит, пиши пропало. Пара поколений — и все будет кончено».

В том, что касается объяснения происходящего, гипотеза Джейми довольно убедительна и не противоречит многочисленным фактам. Если бы нозема всего лишь ослабляла пчел, их численность сокращалась бы постепенно. Однако неспособность к размножению может привести к исчезновению целых популяций, с чем и столкнулся Роббин Торп в поле: сегодня они есть, а завтра их нет. Раздутые брюшки самцов позволили нам всего лишь нащупать механизм сокращения численности популяций, а Джейми пока еще не озаботился опубликованием результатов своих наблюдений. Так что множество серьезных вопросов так и остались пока без ответа.

«Почему одни виды более подвержены заболеванию, чем другие?» — размышлял Джейми, отмечая при этом, что большинство шмелей, по всей видимости, никак не реагировали на нозему. Даже у видов из того самого восприимчивого к паразиту подрода Bombus реакции носили разный характер. Шмель Франклина исчез, и родственный ему ржавый шмель стал теперь настолько редок, что недавно его включили в список видов, находящихся под угрозой исчезновения в США. Отдельные же популяции западного и желтополосного шмелей, по-видимому, стабилизировались. Отметим еще один вид из этого подрода — белохвостого шмеля[159] (B. moderatus), который, судя по всему, не слишком сильно пострадал. Были ли некоторые популяции более устойчивыми по своей природе? Было ли что-то особенное в условиях их обитания или в поведении? И если нозема всегда была широко распространена, о чем свидетельствуют музейные экземпляры, то почему она стала вдруг смертельно опасной? Роббин Торп продолжал подозревать опасный иноземный штамм, но в отношении ноземы, обнаруженной у тепличных пчел, генетические тесты ничего особенного не выявили. Похоже, что один и тот же возбудитель совершенно по-разному влиял на разных пчел в разных районах.

«Это все невероятно сложно, — сказал Джейми. — На получение ответов может потребоваться какое-то время». Затем он провел аналогию с исследованиями человеческих заболеваний: десяткам и даже сотням научных групп при хорошем финансировании часто требуются годы или десятилетия для того, чтобы разобраться в механизмах той или иной патологии. «У нас совершенно точно нет таких возможностей», — заметил он, пожалуй, не без некоторого сожаления. Из этого вовсе не следует, что в пчелиной лаборатории люди сидят без дела. С официальным названием «Научно-исследовательский отдел по систематике, биологии и контролю насекомых-опылителей» лаборатория служит пристанищем для полудюжины штатных специалистов по пчелам и превышающего их в три раза по численности обслуживающего персонала, не считая непрерывного потока аспирантов и специалистов, недавно получивших ученую степень. Я связался с Джейми Стрейнджем по телефону, и мы долго беседовали. Никто не прервал наш разговор по одной только причине: Джейми заранее ожидал его и запер дверь своего кабинета, сделав вид, что ушел на обед.

Помимо работы с ноземой, команда Джейми занимается изучением широкого круга различных возбудителей, выделенных из 4000 экземпляров шмелей, собранных в 40 местах в 16 штатах. Грибковые заболевания оказались широко распространенными, но ученые также обнаружили вирусы, бактерий, клещей и нематоду, которая внедрялась в половую систему самок и разрушала ее. Кроме этого, встречались простейшие, паразитические мухи и даже личинки жуков, которые прицепляются к ногам шмеля и таким образом переносятся с цветка на цветок. «Когда мы закончим, у нас будет внушительная база данных по инфекционным болезням пчел и их возбудителям», — сказал Джейми. В перспективе они надеются связать отдельных возбудителей с конкретными симптомами у определенных видов — важный начальный шаг на пути к пониманию причин, в результате которых такой микроорганизм, как нозема или что-либо подобное, неожиданно становится столь губительным. В результате их деятельности будет создана целая библиотека, посвященная заболеваниям, благодаря которой исследователи будут знать, на что обращать внимание в следующий раз, когда популяция шмелей вновь начнет сокращаться. Работа эта важна еще потому, что в связи со всеми современными угрозами для пчел и их местообитаний, по мнению ученых, не за горами очередной спад численности этих насекомых. Ведь даже хорошо всем известные и наиболее распространенные в мире пчелы, о которых люди заботятся больше всего, в последнее время оказались в беде. У одомашненной медоносной пчелы всегда несколько раз в году отмечали случаи снижения численности, которые пчеловоды обычно именовали «убыль пчел». Когда же осенью 2006 г. ульи начали массово угасать, стало понятно, что у этой напасти должно быть свое название.

«Нас всех просто сразило то, что мы видели», — рассказала Диана Кокс-Фостер, делясь воспоминаниями о первых месяцах разразившейся катастрофы. Когда началось это вымирание, она преподавала энтомологию в Пенсильванском университете, но в настоящий момент работает бок о бок с Джейми Стрейнджем в лаборатории по исследованию пчел. «Это не походило на привычную убыль», — отметила она. Вместо медленного угасания целые популяции рабочих особей попросту исчезали: они отравлялись на поиски корма, будучи здоровыми на первый взгляд, — и не возвращались. При этом в ульях оставалось несколько дезориентированных пчел-кормилец, соты с молодью и медом, а также брошенная на погибель царица. Откликнувшись на зов отчаявшихся пчеловодов о помощи, Диана в своей лаборатории патологии насекомых занялась анализом проб из десятков опустевших ульев. Вскоре она объединила свои усилия с разными учеными от Нью-Йорка до Флориды, появились сообщения о больших потерях пчел на западном побережье. Однажды вечером во время ежегодного съезда Американской ассоциации пчеловодов Диана и ее коллеги из разных концов страны собрались в гостиничном баре, чтобы обменяться мнениями. Кто-то высказал предположение, что слово «коллапс» гораздо лучше описывает ситуацию, нежели «убыль». Также все согласились, что называть это «болезнью» некорректно и, возможно, даже неверно, так как подразумевалось бы, что ульи стали жертвой определенных обстоятельств или возбудителя, тогда как на деле никто точно не знает, что именно привело к столь резкому сокращению численности насекомых. Совещание продолжалось, и к тому времени, когда надо было уходить из бара, ученые договорились о названии, благодаря которому весь мир вскоре узнал о бедственном положении пчел: «коллапс пчелиных семей» (КПС).