– А кто в этом уверен? – подал голос Абрамов и безрадостно напел: «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…»

– Арсеньев дал зарок, что с господином Капабланкой ничего не приключится, – напомнил Александр Васильевич.

– Да кто верит зарокам вашего Арсеньева! Он сам тот еще хунхуз… Попадись мне сейчас, я б его в расход… без раздумий!

– Позволю себе заметить, что именно он возвестил о том, что похищение состоится этой ночью. Дал нам сведения о Надин и двух других татях. За какие ж провинности его в расход, достопочтенный Алексей Арнольдович?

Стул под Абрамовым заходил взад-вперед.

– «Возвестил»! И как нам это помогло? Всех упустили… А может, он тоже с ними заодно и нарочно нам арапа заправляет?

Менжинский собирался вмешаться в перепалку совещателей, но тут зазвонил телефон на его столе.

– Слушаю! – выпалил он в микрофон. – Что?.. Где?.. Когда?.. Понял. Пусть сидит в номере и за порог – ни ногой! Да мне накласть, что он требует, дран чертовска! Я сказал: пусть сидит. Во сколько у него партия – в три? А сейчас пол-восьмого. Что-нибудь решим… – Он шандарахнул трубкой об аппарат и перевел красные от недосыпа глаза на присутствующих. – Это из «Националя», Кочетков… Капабланка вернулся.

– Как?! Дублер?

– Да нет! Всамделишный. И шофер-кубинец с ним. Утверждают, что их держали в какой-то халабуде за городом. И подстроил это Арсеньев.

– Логично! – хором возгласили Барченко и Абрамов, причем каждый вложил в это слово свой собственный смысл.

– Как с ним обращались? – задал вопрос Глеб Бокий, также приглашенный на совещание. – Не выйдет у нас потом конфликта с кубинскими властями?

– Вроде не жалуется. Но негодует!

– По поводу?

– По поводу того, что его отлучили от турнира. Рвется в бой, чтобы все исправить. Но я приказал держать его под замком.

– Дабы крамольники не выведали, что изъяли не того? – сразу ухватил идею Барченко. – Здраво! Но ежели иноднесь сеньор чемпион появится в зале и сядет за доску, то плутовство раскроется. А ежели не сядет, то надобно будет истолковать прессе и созерцателям игры, куда он подевался. У нас теперь и дублера нет…

– Значит, до начала тура следует выработать программу: как скомбинировать, чтобы выпутаться, – внес предложение Абрамов и вывел фистулой: «Степь да степь круго-ом, путь далек лежи-ит…»

– Так тому и быть. Но учтите: времени – кошке на лизок. – Менжинский вытянул из папки лист писчей бумаги и взял карандаш. – У кого какие предложения?

В середине двадцатых годов Советская республика производила впечатление неоднозначное, в особенности на иностранцев. Начитавшись капиталистических газет, они приезжали в Россию, ожидая увидеть полнейшее разорение, истощенных и озверевших людей, вымершие города, запустелые деревни… И испытывали немалое удивление, когда их взорам представали совсем иные картины.

В описываемый нами год по российским просторам путешествовал хорватский писатель и анархист Мирослав Крлежа. «Первое и главное, – то, что страна не голодает, – признавал он в своих путевых заметках. – Бочонки сала, масла, упитанные осетры в метр длиной, красная рыба, запах юфти, солонины, кож, специй, бисквитов – вот центр Москвы».

Лицезреть изобилие писателю довелось не только в столице. Обедая в вологодской харчевне, он был поражен, насчитав в меню шестнадцать видов супов. На станциях под Ярославлем ему попадались лотошники с серебряными подносами и «такой массой жареных рябчиков, что казалось, будто их кто-то буквально загребал лопатой». А в Вятской губернии, в одном гостеприимном доме, ему предложили тринадцать закусок под три сорта вина, водку, портвейн, малагу и зубровку, которую он определил как «превосходный самогон с запахом травы, поедаемой дикими сибирскими буйволами». Когда он, объевшийся и изрядно захмелевший, готовился отвалиться от стола, внесли самовар и сообщили, что сейчас начнется собственно обед – с салатами, пирогами, блюдами из свинины и индюшки. При этом, по словам литератора, «хозяева ругали революцию, которая разрушила их блестящую довоенную жизнь».

Не исключено, что Крлежа, перебрав зубровки, слегка загибал относительно количества закусок и супов, к тому же благосостояние людей во все времена разнилось. Но нельзя не отметить, что Страна Советов сумела преодолеть кризис быстрее своих бывших партнеров по Антанте и противников по Тройственному союзу. Это было воистину государство контрастов: с убогостью бараков, подобных Таракановке, соседствовал шик дорогих ресторанов, модернизированных гостиниц, семи- и восьмикомнатных квартир, в которых проживали зажиточные семьи кооператоров, концессионеров и чиновников.

А на улицах? Хорватский пилигрим вспоминал: «Благоухают горячие, жирные, гоголевские пироги, мешки с мукой и бочки с маслом, здоровенные рыбины и мясной фарш, щи с капустой, с луком, с яйцом – и нищие, которые клянчат бога ради. Днем и ночью натыкаешься на них на мостовых и тротуарах». Иногда полярность можно было наблюдать даже в одном отдельно взятом человеке – там и сям попадались попрошайки, которые нараспев тянули: «Помогите, люди добрыя!» – не выпуская изо рта папироски и жуя бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец. Да, было от чего иностранцам чесать затылки!

Ранним утром 22 ноября один из таких ханыг – с брюшком и упитанной мордуленцией, – подошел к часовым, несшим вахту у входа в «Метрополь», и сказал, что у него есть письмо для товарища Крыленко. Стражники, получившие заблаговременные указания, препроводили курьера к Кочеткову. Раскормленный нищеброд, сообразив, что дело может обернуться для него тюрьмой, пал ниц и сказал, что его наняли лишь в качестве передаточного звена. На Хитровке, где он выклянчивал деньги у прохожих, к нему подгреб мужичонка в сюртуке и на ломаном русском велел отнести в «Метрополь» конверт с надписью: «Тов. Крыленко в собственные руки». За эту услугу сюртучный заплатил три рубля и предупредил, что будет следить за исполнением приказа. Если письмо не дойдет по назначению, споследует незамедлительная кара.

Кочетков на всякий случай упрятал письмоносца в камеру при ближайшем милицейском участке, а сам поспешил с донесением к Менжинскому. Совещание на Лубянке еще не закончилось, дельный план по выходу из тупика никак не складывался. Доставленный конверт вскрыли, из него выпала карточка с портретом Капабланки. На ее обратной стороне витиеватым почерком было написано: «Хотите получить чемпиона живым? Сегодня в 12:00 двести тысяч червонцев золотыми монетами упаковать в холстину и выбросить из машины на Можайском шоссе, не доезжая 50 метров до Сетуньской лечебницы по