– Р-роман Юрьич, есть у вас в селе телефон?

– А как же! На железнодорожной станции, на почте и в сельсовете.

– А где лучше р-работает?

– В сельсовете. Но вам туда, сударь мой, ходить возбраняется. Там у плетня с прошлой недели ваш портрет висит на доске «Их разыскивает милиция». Не ровен час и в гриме распознают…

– …твою черемуху! – обругался Вадим. – Но мне надо позвонить!

– А я не сгожусь? Докултыхаю, позвоню. Говорите, кому.

– Позвоните в Главнауку, Барченко. Скажите: от Р-рычащей Совы, он поймет. Пусть придумает, где мы можем поговорить. Не откладывая.

Встречу назначил там, где сложно было вообразить себе секретные переговоры, – в столовой Второго шарикоподшипникового завода. Эту идею подсказал ему Дикань, у которого завалялся пропуск на заводскую территорию (читал там раза три лекции о загнившем царском судопроизводстве). По этой обтрепанной бумажонке без фото, с размытой подписью, Вадим прошел в столовую и сел за стол у окна. Был мерклый преддекабрьский день, пышущие гарью трубы в промзоне напоминали исландские вулканы из старого журнала «Вокруг света». Обеденный перерыв заканчивался, рабочие в промасленных спецовках покидали зал, спешили на смену.

Нервное возбуждение стимулировало аппетит. Попривыкнув к обстановке и уверив себя, что гэпэушных глаз и ушей здесь нет, Вадим набрал на поднос тарелку щей с добротным куском говядины, жаркое с гарниром из картофельного пюре, помидорно-огуречный салат и стакан чаю. Заплатил за все гуманные рубль двадцать, вернулся за стол и принялся уплетать.

У будки вахтера, видимой из зала, появился Александр Васильевич. Обмахнулся, как веером, мандатом Специального отдела и был вмиг пропущен. Он взял жареного карася в сметане, умостился за спиной Вадима и прикрылся газетой «За советский подшипник!».

– И каковы тутошние яства? – спросил, втягивая звуки в себя.

Вадим, не поднимая головы от щей, ответствовал:

– Съедобные. Не хуже, чем в буфете на Лубянке. Не бедствуют р-работяги!

– Немудрено. Оную мануфактуру до революции шведы держали. Чую, и ноне еще дух скандинавский не иссяк. Рачительно, опрятно… любо-дорого!

– Александр Васильевич, ну их в Чудское озеро, этих шведов! Где Капабланка?

– У себя в покоях. Присмотрщики доложили: совершил омовение, побрился, вкусил харчей, из ресторации доставленных, и сел за доску позиции разбирать. Чрез полтора часа – десятый тур. Но вот сомнения терзают: уместны ли игрища, егда на Можайском эдакое злосчастие сотворилось…

И шеф довел до сведения Вадима, как бездарно были упущены гангстеры и потеряны двести тысяч.

Вадим подавился толченой картошкой.

– А я предупреждал… кых, кых!.. это вам не бирюльки!..

– Да меня-то что предупреждать? – Барченко поддел вилкой запеченную рыбью кожицу. – Это к вышестоящим… И к тем, кто бахвалился, что лучше всех силки расставлять умеет.

– Надин и этих… отследили?

– Отслеживают. Да навряд ли сие звероловство викторией для нас обернется. Чай, не с живностью лесной дело имеем. И не с людьми. С отпрысками Вельзевуловыми! Вона как наших асов окрутили – будто из-под земли выпрыгнули… броневик аки жестянку вскрыли, четверых положили – и адью! Эти даже сквозь китайскую стену просочатся – что им наши заплоты?

Разволновался Александр Васильевич, взяло его за живое. Газетку отбросил и давай ни в чем не повинного карася ножом шматовать. Не для еды, а так – душу отвести.

Вадим посмотрел на недохлебанные щи, на салат, к которому не притронулся. Был аппетит, да весь вышел.

– А улики – совсем никаких? – пробулькал он, отпивая чай из стакана.

– Точию записка с требованием выкупа. Менжинский ее в суматохе ненароком со стола сронил, а я подобрал, вот она… И еще на эту вещичку гляньте.

Барченко, не оборачиваясь, протянул назад карточку с писаниной похитителей и черного шахматного короля.

– А, знакомая метка… Всё их на позерство тянет!

Короля Вадим вниманием обошел, а записку прочитал, словно ища в ней указание на то, куда делись окаянники с присвоенными червонцами и невозвращенным актером Авокадовым. Относительно дублера мысли были самые безотрадные – раз уж не выпустили после того, как добрались до денег, то это амба. Велеречивый Макар определил бы сочнее: «Привет родителям, тетя Ханум!»

Надин – не дурочка с переулочка, распознала, наверное, что не чемпиона они полонили, а самозванца. Теперь, когда барыш получен, заложник для них и вовсе обуза. Избавятся – и поминай как звали. А ответ за него перед Страшным судом держать тому, кто все это придумал, – Вадиму Арсеньеву.

– Александр Васильевич, можно мне эту записку себе взять? Временно.

– Берите. Прибытка от нее все равно нет. Разве в папку потом подошьют…

Барченко размолол карася в кашицу и отринул, не отведав ни толики.

– Выходили б вы, Вадим Сергеевич, из вашего затворничества. У нас, яко шахматисты глаголют, цугцванг. Тут всем миром надо впрягаться.

– Я бы впрягся, но мои лики на каждом ларьке… Абрамов мне шагу ступить не даст. – Вадим прикрыл тарелки подносом и влил в себя остаток чая. – Еще увидимся, Александр Васильевич. Спасибо за информацию.

– Воля ваша, – вздохнул Барченко.

Выпрашивая у шефа записку, Вадим полагался на свою проницательность. Посидит, подумает в затишке и что-нибудь из этой бумаженции выудит. Но надежды оказались обмануты: карточка с несколькими строчками не содержала в себе подсказки, способной вывести на тех, кто уже почти месяц держал в напряжении все правоохранительные и военные ведомства СССР. Не сработало и шестое чувство. Вадим с досадой переворачивал улику то так, то сяк – тщетно.

За этим занятием его застала Аннеке. В последнее время она уезжала к себе в Таракановку только ночевать, а все остальное время проводила либо в академии, либо с Вадимом. Сейчас вот пришла из продуктовой лавки, принесла безголовую курицу и три фунта овощей – собиралась варить суп. Ей очень не нравилось, что Вадим, живя у Серафима, перенимает вредные привычки хозяина – много пьет и мало ест. Вообще питается как попало, портит желудок. В ней уже постепенно начинала говорить будущая жена, и, будь Вадим не так нацелен на решение своих задач, он бы, несомненно, порадовался. Однако сейчас его заботило лишь местопребывание Надин, поэтому появление заботливой возлюбленной с кошелкой в руке не коснулось его внимания.

– Что