бы доктора Шварца и репортера Бюхнера, забрались внутрь раскроенной машины и вынесли набитый золотом мешок.

Группы прикрытия располагались гораздо дальше, никто не ожидал, что «Остин» подвергнется столь дерзостному нападению именно на этом участке. Красноармейцы, редкой цепью залегшие вдоль шоссе, открыли было огонь из трехлинеек, но ближайших покрошили из «Томми-гана», а дальние находились вне сектора прицельной стрельбы и не представляли угрозы для грабителей. Шварц, Бюхнер и присоединившаяся к ним Надин подхватили увесистую добычу и затерялись среди ветхих, мало кем населенных построек. Экспроприация была проведена первоклассно и заняла не более двух минут.

Глава IX

отправляющая главного героя из нежных объятий в осиное гнездо

«Агатовоокая дева!» Откуда это? Кажется, из Державина. Вадим смотрел на Аннеке и не мог налюбоваться. Какие только гиперболы не лезли на ум… Причем возвышенно-поэтическое непостижимым образом мешалось с низменным, физиологическим. А как не мешаться, когда перед тобой не целомудренная недотрога («Клара Целкин», как называл таких Макар), а живая, во плоти, чаровница, на которой из одежды разве… да почитай, ничего.

Вот и наступило оно, долгожданное единение душ и тел, которого оба так давно желали – буднично, воскресным утром, когда Серафим, прихватив заботливо приготовленный Вадимом мерзавчик, отправился раздувать печи. Лекций в этот день не было, профессора занимались факультативно с отстающими студентами. Аннеке к числу последних не относилась и, едва вихлястая фигура истопника скрылась за дверьми академии, норушкой проскочила в каптерку. Юрк! – и Вадим уже обнимает девичье тело, истосковавшееся по ласке.

Хоть и не ведала молодая лопарка до сего дня плотской любви, но не зажалась, не превратилась по причине мандража в съеженную заледенелую рыбешку. Напротив, вся раскрылась, сбросила одежду так естественно и непринужденно, словно делала какое-то навычное, обиходное дело. При этом не было в ней ничего пошлого, свойственного заматерелым блудницам, которым все равно с кем, где и как. Аннеке пылала страстью необоримой, но чистой, вложенной в нее самыми высокими чувствами.

Оголившись, они упали на матрас, сплелись и втиснулись друг в друга со всей горячностью неутоленного взаимного вожделения. «А потом отдавалась, отдавалась грозово…» – вползли в голову Вадима стихи эгофутуриста Северянина, но тотчас выветрились, потому что какие сейчас могут быть стихи? Бурлящая лава разлилась под кожей, просочилась наружу из разверстых пор и непременно ошпарила бы Аннеке, если б от той не исходил такой же магматический жар. И далее пошли минуты неземного блаженства, под аккомпанемент сладостных стонов и вскриков. Кабы завалился в каптерку Серафим, он по пьяной лавочке подумал бы, что эти двое растелешенных безумцев, скатившихся с матраса на грязный пол, сцепились в смертельном противоборстве. Но разрази гром пишущего эти строки, если в те священные мгновения властвовало над ними что-то еще, кроме беспредельной любви!

У Вадима за годы московской жизни случались женщины, порой отношения длились по месяцу, однажды и целых два, но, утолив телесный голод, он охладевал к ним, – они не задевали его внутренних струн, и он не открывал для них потаенных шкатулок своего сердца. А с Аннеке… С ней было иное! Он вбирал в себя ее доверительный, идущий из самых недр естества порыв и отвечал тем же. Как можно было оставаться черствым потребителем с этой девчушкой, которая, даже не произнося слов, умудрялась выкрикивать: «Ты мой, мой! Боготворю тебя… умру за тебя!» Если что и тревожило Вадима, то только одно: не вырастут ли случаем у нее ангельские крылья и не воспарит ли она в лазоревое поднебесье, туда, где только и положено обитать безгрешным созданиям?

Не воспарила. Когда тайфун улегся, и они, опамятовавшись, увидели себя в хаосе, ими же и устроенном, Аннеке сорванным голосом произнесла:

– Я хотеть, чтобы ты быть со мной. Мы вдвоем, навек. Это глупо, да?

– Нет, не глупо. – Он поцелуйно прижался к ее губам, слизнул с них капельки пота. – Я тоже хочу, чтобы мы были вместе. И жили век… или еще дольше!

Одевались медлительно, со звенящей пустотой в головах и сонной негой в каждой жилке. Путали в рассеянности носки, совали руки не в те рукава, посмеивались. Аннеке искрилась счастьем и не могла насмотреться на Вадима. А он, после того как сошла лавина всевластного хотения, вдруг осунулся, поник, погрузившись в думы.

Это не укрылось от Аннеке.

– Что не так? Я знать: ты не со мной…

– Я с тобой. – Он взял ее уже не жаркую, а уютно-теплую руку. – Но мне видится… Случилось что-то плохое.

– С кем?

– Не знаю. Может, с Капабланкой, может, с кем-то еще… Но это непосредственно касается и меня.

Барченко не давал своим подчиненным заскучать: помимо гипнотических курсов, организовывал разного рода тренировки, чтобы развивать интуицию или, как он иногда выражался, «спинномозговое чутье». Просил, к примеру, угадать по ощущениям, сколько на улице градусов, определить, соберется ли к ночи дождь. А то и сложнее – обыграет ли московская сборная ленинградцев в финале футбольного первенства РСФСР и сколько голов забьет Старостин. Задания разнообразились и множились: участники группы определяли карточки с геометрическими фигурами в запечатанных пакетах, предсказывали, в каком из десяти одинаковых тубусов запрятана фотография актера Ильинского, сколько точек выпадет на брошенных игральных кубиках, и так далее. Это могло показаться детским развлечением, но со временем Вадим поймал себя на том, что способен и в самом деле проинтуичить то, что раньше было ему недоступно. Да, шестое чувство находилось еще в зачатке, сбоило, но все ж давало о себе знать. Вот и теперь – забрезжила расплывчатая, плохо определяемая тревожность. И Вадим засобирался в путь.

– Съезжу в Опалиху, проведаю.

Как в воду глядел. Профессор ждал его приезда, угнетаемый виной за совершенную промашку.

– Ушли, сударь мой! Старался удержать, да где там… Их же двое, а Пабло и вовсе орангутанг, мне ли с ним совладать?

Вадим, не сходя с места, оценил масштабы бедствия. Великий кубинец мыкается не пойми где, открытый для любого нападения. А хоть бы и добрался до гостиницы – что это меняет? Встретится лицом к лицу с двойником – неприятностей не оберешься. Журналюги подымут гвалт, насмешки и домыслы покатятся, как снежный ком. И все это на виду у бандитов, которые не дремлют.