не так ли? Вы тогда рассказывали кому-нибудь о случившемся?

Плечи Канны задрожали. Я с тревогой наблюдала за ней. Когда она наконец подняла голову, из ее глаз градом текли слезы.

– Только маме, когда она вернулась с Гавайев… Узнав, что я сбегала из дома, она спросила, где я ночевала. Я ответила, что пошла домой к человеку, который помог мне, но там произошло что-то нехорошее…

– И как отреагировала ваша мама?

Канна сделала глубокий вдох и ответила:

– Она спросила: «Тебя там что, изнасиловали?»

– А вы?

– Сказала, что нет. Она ответила: «Ну, значит, ничего серьезного». Когда она спросила, что же такого нехорошего случилось, я не решилась рассказать ей подробности. Еще мне пришлось извиняться перед отцом за то, что я заставила его волноваться. Мне было так тяжело. Я решила, лучше уж буду проводить время с Юдзи, он хотя бы добр ко мне. Но постепенно, поскольку он не решался сделать то, чего хотел, как мужчина, Юдзи начал просить меня о других вещах. Например, поработать ртом, чтобы сделать ему приятно. Я стала чувствовать, что он относится ко мне как к вещи. Когда мне было грустно и я плакала, Юдзи становился отстраненным, поэтому я решила, что он встречался со мной, только чтобы удовлетворять свои желания. Но в итоге он предложил расстаться, потому что наши отношения могли ему навредить. Я так и не поняла, в чем была причина на самом деле. Но, госпожа Макабэ, скажите, я ведь должна была нравиться Юдзи, хотя бы немного? Иначе зачем бы он со мной встречался? Мужчина же не станет заниматься такими вещами с девушкой, которая ему совсем безразлична?

– Как вы понимаете любовь, Канна? Для меня она заключается в уважении и доверии.

– Но меня не за что уважать.

Канна сказала это спокойно, как непреложную истину. Она напоминала безвольную куклу. Но мы уже знали, что такой ее сделали окружающие взрослые.

– Вы убили своего отца, это так. Но до этого взрослые сделали все, чтобы убить личность в вас. Вы не лгунья. Это естественно, что вам было стыдно в подробностях рассказать о том, чем Коидзуми вынудил вас заниматься. Тем более ваша мама считала, что если насилия как такового не было, то ничего страшного не произошло.

Какое-то время Канна молча плакала.

– Иногда я думала, лучше б он заставил меня лечь на свой футон силой, – призналась она.

– Вы не сохранили ваш с Коидзуми дневник для переписки? – спросила я на всякий случай, хотя была почти уверена, что Канна давно от него избавилась.

– Дневник? Он, наверное, у Кёко, – произнесла она, вытирая слезы.

– Почему у нее? – удивилась я.

– Я не могла хранить его у себя, но и выбросить не решилась. Хотя Кёко, наверное, уже давно его выкинула.

– Понятно, – ответила я.

Прежде чем продолжить, я подождала, пока Канна успокоится.

– Скажите, вы ведь на самом деле не хотели быть моделью на занятиях отца? Это же ненормально, когда девочку заставляют по несколько часов позировать, сидя рядом с голым мужчиной, на глазах отца и каких-то парней, которые все это время пристально ее разглядывают.

– Я никогда не видела в этом ничего странного.

– Конечно, ведь ваши родители одобряли это. В вашем доме к происходящему на занятиях относились совершенно спокойно, поэтому неудивительно, что и для вас это было в порядке вещей. Коидзуми говорил, в вашем дневнике упоминался некий молодой человек с уроков вашего отца, не помните, кто это был?

– Возможно, я говорила не про кого-то из учеников отца, а про мужчину-модель, который позировал вместе со мной.

– Что он сделал?

– Помню, когда я училась в пятом классе, перед Новым годом родители устроили дома банкет. Все напились, и этот мужчина полез ко мне обниматься, а потом повалил на землю. Все смеялись, и я подумала, что со мной, должно быть, что-то не так, раз мне это неприятно.

– Он трогал вас?

– Наверное… – неуверенно пробормотала Канна.

Когда я представила эту сцену, мне стало не по себе.

– Канна, вы помните, как отказались позировать на занятиях отца? Наверное, вам было тяжело решиться на разговор с родителями? По словам вашей мамы, вы сказали, что больше не будете приходить на уроки в качестве модели, пока вам не начнут платить за это как за подработку.

Канна обомлела:

– Начнут платить? Я… не помню такого.

– Что?

Я пожалела, что раньше не узнала у Канны о том, как она перестала позировать на занятиях. Я ведь чувствовала после разговора с Кёко, что что-то в этой истории не сходится.

– Но ваша мама сказала, что именно после этого разговора вы и начали прогуливать занятия. Разве нет?

Канна все еще выглядела растерянной:

– Это он сказал, чтобы я больше не приходила.

– Почему?

Канна тяжело задышала: ей явно было тяжело продолжать этот разговор.

– В первый раз он велел мне не появляться какое-то время на уроках после того, как мама вернулась с Гавайев. Он не хотел, чтобы кто-то видел порезы на моих руках.

Я слушала Канну затаив дыхание.

– Но когда они зажили, мне опять пришлось позировать. Ученики отца все так же разглядывали меня. Мне было так гадко от их взглядов, и я сама не знаю, зачем я… я стала делать это снова и снова. Только так я могла пропустить занятия. Порезов становилось все больше, они перестали заживать, и тогда отец сказал, чтобы я больше вообще не приходила.

Для людей с психологическими проблемами самоповреждение не редкость. Но в моей практике это первый случай, когда кто-то режет руки не для того, чтобы привлечь к себе внимание, а наоборот, чтобы его избежать.

Стоило Канне замолчать, как охранник сообщил, что время вышло, и подошел к девушке. Та с силой взмахнула рукой, пытаясь оттолкнуть его. Ошарашенный охранник схватил Канну за плечо. Я тут же прильнула к стеклу и стала кричать, чтобы он отпустил ее.

Меня с силой потянули назад. Я увидела на плече мужскую руку. Во мне вскипело негодование. Пытаясь высвободиться, я закричала: «Не трогайте меня!»

– За что? – прошептала Канна.

Я обернулась и увидела, как девушку тащат к двери. Из ее горла вырвался крик, а вместе с ним и боль, которую она держала в себе все это время.

– Я делала все, что мне говорили, я терпела… Так за что мне это!

– Канна, наконец-то…

Нас вывели прежде, чем я успела договорить. Меня усадили в неудобное кресло и долго отчитывали. Спустя какое-то время в комнату ожидания вошел Касё в деловом костюме. Он поклонился сотрудникам изолятора и забрал меня.

Пройдя через вестибюль, мы вышли из СИЗО и оказались на просторной улице. Я извинилась перед Касё и поблагодарила его за помощь, он похлопал меня по плечу. Я устало вздохнула и, запрокинув голову, посмотрела в небо.

– Сегодня Канна впервые разозлилась.

Касё внимательно посмотрел на меня.

– Она впервые в полный голос заявила о своих