на которых Элик с Мусей пытались доказать всем подряд, что их сына незаслуженно оболгали злые люди и предатели, действия которых тем больней, что они являются теми, кого сами родители Галактиона считали прежде своими друзьями, а иных даже родственниками.

Взгляды при этом летели в сторону команды сыщиков, сбившейся тесной кучкой возле Саши и Алиски. Старая гвардия мужественно отражала атаки и отвечала на сыпавшиеся на них со всех сторон вопросы. Получалось это у них весьма успешно, мнение людей стало меняться не в пользу родителей провинившегося мальчишки.

Так что в итоге Муся с Эликом собрали вещи и демонстративно покинули дом, где им самим и их сыну было нанесено страшное оскорбление. Признать очевидное эти двое упрямо не желали.

– Что же, тем хуже для них, – выразил Саша общую мысль. – Когда-нибудь они очень сильно пожалеют, что не прислушались к нашим словам.

И Алиска добавила:

– И что-то мне подсказывает, что это время наступит совсем скоро.

А затем они с Бароном отправились на прощальную прогулку по окрестностям. Алиска была в своих мыслях. Саша тоже брел в задумчивости. Радовался один лишь Барон. Время от времени Саша кидал ему мячик с прикрепленными к нему утиными перышками, чтобы пес тренировался и не забывал запах дичи, которую ему надлежит приносить своему хозяину во время охоты.

– Как вы решили дальше с Анатолием Андреевичем?

– Они с Софией уже подали на развод. Может, это и не очень хорошо…

– Но отчего же! – перебил ее Саша. – Тетушка София не была счастлива в своем первом браке. С дядей Сеней им удается ладить значительно лучше. Прямо душа радуется, глядя на них.

– Да, но я не об этом хотела с тобой поговорить. Мы же с Толей встречались еще раньше. Ну, еще до всей этой истории. И мой ребенок… Он от него.

– Я это уже давно понял.

– Откуда?

– Достаточно посмотреть на вас двоих. Как вы воркуете между собой! Сразу ясно, что дело тут нечисто.

– Да ну тебя, Сашка! С тобой невозможно говорить серьезно.

– А если серьезно, то мне следователь сказал.

– Ему-то откуда это знать? – изумилась Алиска.

– Он мне сказал, что Костя не мог иметь детей. А остальное я додумал уже сам.

– Если бы ты знал, как рада, что ребенок будет расти со своим отцом! Ты себе даже не представляешь! Я очень люблю Толю. Всегда любила, и он меня тоже! Но мы никогда бы не решились обидеть тетушку Софию, сказав ей о своих чувствах.

И Саша как-то сразу ей поверил. Может, дело было в том, что Алиса положила руку на живот, словно присягая перед судом, что говорит правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Клялась жизнью своего еще нерожденного дитя, что говорит чистую правду.

– А как же Костя? Откуда он в твоей жизни взялся?

– Когда я поняла, что беременна от Толи, то ничего не стала ему говорить. Не хотела, чтобы он ради меня ушел бы от жены. Мне казалось, что это неправильно. Уже то, что у нас с Толей случилось, и так было неправильно. А уж если бы он ради меня и ребенка бросил тетушку Софию, это вообще ни в какие рамки не лезло.

– Ну и зря ты молчала.

– Я же ничего не знала о том, что София и сама мечтает уйти от мужа, но при этом не знает, как это лучше сделать, чтобы не нанести ему моральную травму. В итоге терзались София с дядей Сеней, мучилась я и страдал Толя. Так мы, четверо дураков, и жили. Каждый страдал по-своему, и все это ради счастья и спокойствия другого. Нет бы сесть всем вчетвером, поговорить и все решить. Нет, нам легких путей не надо, нам тернии подавай.

– А Костя-то что же?

– Ну а с Костей я стала встречаться, потому что он был милый, славный, и он смог бы стать отцом моему малышу. Костя узнал, что я беременна, и согласился сразу. Он всегда хотел стать папой.

– Но зачем тебе вообще понадобился этот Костя?

– Отец бы не понял, скажи я ему, что собираюсь рожать ребенка в одиночку. Ты же знаешь, какой он был правильный.

И Алиска отвернулась, чтобы спрятать слезы и успокоить свои разгулявшиеся гормоны.

– Мне очень жаль, что с Костей так получилось. Я пыталась навести справки о его родных, но у него никого нет. Так что хоронить его будут друзья, я дала им денег, чтобы они могли сделать все как полагается. Мы с Анатолием тоже поедем. Считаю это своим долгом, ведь, как ни крути, а Костя погиб из-за наших семейных разборок.

– Виноват в первую очередь Галактион.

– Наша семья породила и вырастила чудовище, которое сеет вокруг себя смерть. За что нам такое наказание?

Саша лишь пожал плечами. Он этого не знал. Да и кто мог знать? Только тот, кто сотворил это чудовище, мог сказать точно, почему он это сделал.

– Ты мне не ответила, как вы планируете жить дальше?

– После развода София сказала, что переедет в квартиру к своему новому супругу, хотя у дяди Сени большая семья и еще неизвестно, как взрослые дети примут новую маму. Ну а я поеду к Анатолию.

– Значит, тут ты жить не будешь?

– Пока что просто не могу. Слишком много тяжелых воспоминаний. Да и дом отец завещал Элику.

– Элик примет это наследство? Считаешь, это этично?

Алиска пожала плечами, мол, решать – дело Элика.

– Саша, послушай, я хотела спросить твоего совета в одном деле. Костя, пока еще был жив, как-то в разговоре предложил мне сделать во флигеле музей. Мне эта его мысль запала в голову. Что думаешь?

– Музей кошек?

– Как тебе эта идея?

– По-моему, просто отличная! Старый дом, в котором находится ветеринарная клиника и к которому принадлежит флигель, теперь твои. И ты можешь устроить там все по своему желанию. Музей – это замечательная мысль.

– Правда? – обрадовалась Алиска.

– А что? Экспонаты у тебя уже все есть. Деньги, чтобы привести флигель в порядок, теперь тоже будут.

Деньги, о которых говорил Саша, должны были появиться у всех владельцев картин из одного и того же источника. После всех манипуляций гражданину Нахапетову пришлось-таки расстаться с мыслью о возрождении своего родового гнезда в прежнем интерьере и вернуть украденные картины. Все пять картин находились в данный момент в специальном хранилище в полиции и ждали того момента, когда будут возвращены своим законным владельцам – Глафире, Анатолию Андреевичу и его жене, а также наследникам Георгия Сергеевича.

– Так что две картины окажутся у меня, Элика я даже спрашивать на их счет не буду,