Лив представила Ферн тому мужчине. Звали его Чип. Впрочем, на Чипа он мало походил. Ему бы подошло имя Лютер. У него были полные губы, на коже блестела вода. Жене явно было скучно, но она поинтересовалась, как дела у матери Лив. Чип сказал, что хотел бы сыграть с отцом Лив в День труда. И все это время он не отрывал глаз от Ферн, а Ферн смотрела в стороны. Даже когда подошел загорелый мужчина в белом теннисном костюме, хлопнул Чипа по плечу и предложил выпить, Чип кивнул, согласился, но не отводил акульего взгляда от Ферн.

Дом Ферн представлял собой музей середины века, ничего особенного. Вещи, представлявшие какую-то ценность, не сочетались друг с другом. Кое-что осталось из маминого приданого из Фьезоле. Персидские ковры и паркетные полы. Серебряные чайные наборы на барочных столиках. Две комнаты в родительском доме вообще не использовались. Диваны только что освободились от гигантских пластиковых презервативов. Как и мама, Ферн никогда не открывала окна и не открывала шторы. Лучики солнечного света пробивались сквозь дырки на шторах, проделанных молью, и погибали в трещинах паркета.

Лив относилась к дому с почтением и старалась не шуметь, словно родители Ферн просто спят.

Ферн дождаться не могла, когда избавится от всего этого, от всех безделушек. Она собиралась сбыть весь хлам на распродаже, где продают вещи умерших бабушек. Придет дама по имени Табита, и человек с кассой. Женщины с острыми носами будут спорить из-за цены на брошки и кухонные прихватки.

– У твоей мамы был поистине королевский вкус, – Лив погладила шелковый желтый шарф с каймой из позвякивающих золотых листочков.

– Тебе нравится? Возьми.

– Нет, не глупи…

– Серьезно, возьми. Или на следующей неделе чья-то бабушка поедет в этом шарфе на химию.

– Хорошо, спасибо.

Лив обернула шарф вокруг шеи и поднялась наверх, чтобы побрызгаться духами L’Air du Temps мамы Ферн. Вниз она спустилась, морща нос.

– В ванной наверху страшно воняет.

– Зачем ты туда пошла? Я же предупреждала.

– Прости, я забыла. А это они? – Лив потянулась к миске с конфетками на кухонном столе.

– Да.

– Надо же! Какие красивые! Где ты их взяла?

– Кто-то из родственников прислал из Италии, но я слышала, что сейчас их продают в каком-то магазине в Крэнфорде. Мама была бы в восторге. А может быть, и нет. Этой сучке никогда ничего не нравилось.

Лив потянулась за конфеткой. Ферн посмотрела на нее.

– Что?

– Ничего, я просто собиралась кое-что сделать…

– Что сделать, дурочка?

– Не знаю. Когда они все умерли, я хотела убить себя.

В последние несколько месяцев Ферн, совершая какие-то глупые поступки, съедала по конфетке. Вазочка медленно, но неуклонно пустела.

– Ты с ума сошла! Это глупо!!!

– Рак поджелудочной и с метастазами, – шепотом проговорила Ферн в стиле рэп.

– Поехали ужинать с нами? Не бросай меня с ними!

Вечером Лив собиралась поужинать в городе с сестрой, бывшей королевой выпускного бала. Они намеревались пойти куда-то, где подают перечное Pinot noir в больших кувшинах. Сестра Лив будет рассказывать о своем последнем придурке-финансисте и твердить, что Лив тоже могла бы найти себе бойфренда, если бы сбросила пятнадцать фунтов.

– Не-а, – отказалась Ферн.

– Подруга, но не можешь же ты сидеть в доме умерших родителей! Поехали со мной. А хочешь, я останусь? Я могу отменить рандеву с этой гиеной.

– Нет.

– Ты запланировала перепих? С чертовым дантистом?

– Нет, подруга. Мне просто хочется посидеть, разобрать вещи, прежде чем отправлять их на распродажу. Со мной все в порядке. Просто оставь меня одну.

Ферн часто представляла свою боль от утраты родителей более острой, чем в действительности, чтобы не делать того, чего не хотела. Но в другие моменты боль становилась настолько сильной, что это невозможно было объяснить.

– Удивительно, что ты такая бездушная! Ведь твои родители все это любили… они покупали это для себя и для тебя. – Лив осторожно царапнула ногтями по груди Ферн, как бурундук. – Где твои топ-топ, малютка Джейн?

Ферн оттолкнула ее руку.

– Прекрати!

Лив уехала. Перед закатом Ферн надела облегающее мамино платье. Бежевое, с короткими руками, с кремово-серой змеей, обвивающей тело. С маминой полки Ферн взяла светло-коричневую сумочку Trussardi, положила в нее водительские права и шестьдесят долларов.

В Martini она поехала на голубой отцовской машине «Chevrolet Cavalier». Музыку она не включала. Небо сначала стало персиковым, потом оранжевым и сиреневым. Она проезжала мимо аккуратных газонов, мощеных подъездных дорожек, мареммских овчарок. Мимо подтянутых, спортивных ходоков с костлявыми задницами в разноцветных леггинсах.

Martini – так назывался городской бар, где собирались состоятельные страховые адвокаты и разведенки в ботинках с открытыми носками.

Ферн села у стойки и заказала «Голубые Гавайи».

В зале она заметила мужчину из загородного клуба. Сальные щупальца серебристо-черных волос казались живыми. На нем была рубашка с контрастным воротничком. Он сидел в компании мужчин среднего возраста. Губы у них блестели, жен поблизости не было.

Ферн пригубила коктейль. Она могла весь день чувствовать себя нормально, но сразу после заката у нее начинала зудеть кожа. Голова кружилась, силы ее оставляли. А потом острый укол боли под сердцем, где находится поджелудочная железа, и легкие наполнялись влагой, как у матери. (В последнюю неделю доктор-хипстер сказал, что мама буквально утонула – ее легкие были полны воды.) Месяц назад психотерапевт Ферн, кивая и что-то записывая карандашом из Йеллоустона, назвал ее состояние ипохондрией.

Днем у нее начались месячные, так что от посольского сына она точно не забеременела. Это было бы совсем некстати, беременеть. Ей пришлось бы делать аборт, а потом убивать себя? Или сразу убить двух зайцев одним флаконом снотворного? Бам!

Несколько лет назад, когда умер ее отец, а она еще не подружилась с Лив, в этом баре она познакомилась с парнем. Его звали Тедди. Он только что завел щенка бигля и спросил, не хочет ли Ферн посмотреть. Он был одним из тех богатеньких парней без цели в жизни. Несколько неудачных продюсерских проектов, несколько приятелей в мире моды. Пальцами он сумел довести ее до оргазма, и все же в четыре утра она поехала домой, ощущая себя последней шлюхой. Мать ждала ее в прихожей – желтая, прокуренная, средневековая.

– Как ты смеешь?! – воскликнула она. – Как ты смеешь заставлять меня волноваться?!

Сегодня Ферн не чувствовала себя красивой – вся красота осталась во вчерашнем вечере. Но в Нью-Джерси это не имело значения. В Нью-Джерси достаточно быть моложе сорока, весить меньше 130 фунтов и иметь волосы до плеч или длиннее. Желательно прямые и