трепетно обнял меня под одеялом, рассматривая мои глаза, и мы продолжили стоять в новогодней ночи. Изо рта клубился пар, а из ресторана вдруг загремела весёлая музыка. Дискотека…

— Значит, твоё настоящее имя и правда Лекса?

— Да. По паспорту я Лёша, конечно. Но хотя бы на сцене — Лекса. Если мать узнает, она будет в бешенстве, — он коварно хохотнул и посмотрел куда-то вглубь двора.

— Странно, что она ещё не знает. А как она относится к тому, что ты — музыкант? — ещё одна поразительная загадка.

— Никак. Не знает она ничего. Я дома не то, что гитару не храню, я не ношу туда струны. Нет… Не так. Я не считаю ту квартиру, где иногда приходится ночевать, своим домом. Мой дом — здесь.

Муратов указал на дверь, ведущую в репетиционную, где мы провели вместе ночь. Я осторожно сглотнула.

Он выражался прямолинейно, но от этого не грубо и без всякой обиды. Просто парень научился общаться с матерью по-особенному. Но мне стало немножко за неё обидно…

— А ты… Поздравил маму с Новым годом? — его брови резко вздёрнулись.

Да, я помню, что она с ним не разговаривала.

— А ты мне советуешь?

Но она точно любила своего сына и желала ему самого лучшего.

Ладно, не такой уж я и бесчувственный сухарь…

— Да.

Муратов задумчиво опустил уголки губ и вздохнул.

— Хорошо, я прислушаюсь, — мне понравилось, как он это сказал. Ведь цыган с прирожденным свободолюбием был вправе делать то, что ему заблагорассудится. Я чувствовала свою важность рядом с ним… Смешно это. — Нам вообще-то нужно помириться с мамой к пятому января.

Я продолжала вдыхать ещё сильно ощутимый сигаретный запах, вырывающийся вместе с тёплым дыханием из его рта, когда вникла в эту странную фразу.

— Почему именно к пятому?

Бр-р-р, как было холодно.

Мы стали возвращаться к лестнице.

— Помнишь, ты подсказала написать письмо моим родственникам? Бабушка мне ответила. Она написала, что снова приедет в город пятого числа.

Снова? Я одобрительно кивала Муратову в ответ, пока не поняла… Подождите-ка! Бабушка-цыганка…

Вокзал? Игла? Иришка?

Лекса, глядя на моё лицо ухмыльнулся. Кажется, прочитал мысли.

— Кстати, письмо мне помогла расшифровать Янош, которую ты сегодня видела на кухне, — мы спрятались от мороза в прихожей за скрипнувшей дверью и разулись.

— Она тоже твоя родственница?

— Нет… Просто помогает не забывать родной язык, — в репетиционной тепло защипало обледеневшее лицо. — Я думал, бабушка не станет отвечать. Или письмо просто к ней не попадет. Мало ли, в каких отношениях они с местными. А ещё у нас не любят записки, договоры, всё, что с человека в письменном виде может… Взять обещание. Всё на словах должно решаться. Поэтому бабушкино письмо было трудно разобрать даже с переводчиком. Она, наверное, столько времени потратила, чтобы вспомнить хотя бы алфавит.

Лекса умиленно улыбнулся. Судя по всему, его там очень ждали…

Это действительно было очень мило. Только его мама, наверное, так бы не сказала.

— Значит, ты хочешь за спиной у мамы встретиться с бабушкой?

Стараясь не осуждать Лексу, жаждущего узнать прошлое, я прошоркала к дивану и растёрла покрасневшие ледяные коленки. Холодное одеяло упало на пол.

— Нет, не за спиной. Мама, я и бабушка встретимся в квартире в одно время и, наконец, поговорим. Только… — конечно, он что-то задумал… — Я их об этом не предупреждал.

Вот она, цыганская сущность! А я чувствовала подвох… Муратов опасливо закусил губу.

— Зачем ты так поступаешь?

Звучало ужасно. И, кажется, сказав это вслух, парень тоже засомневался в своём плане.

— По-другому они никогда не согласятся… Я хочу съездить на Родину, но мама меня не простит. Может, бабушка найдёт подход.

Забавно. Сколько я узнала о нём за эту ночь… И о себе.

Лекса-Лекса…

— Ясно. Идея — кошмар, но новое письмо вряд ли успеет дойти до твоей бабушки, — мороз отрезвил мой рассудок, и единственно верное решение крутилось теперь на языке. Муратов слегка грустно ждал вердикта. — Возьми меня с собой! Я поддержу тебя, а женщины, может, постесняются ругаться при чужом человеке.

Глава 21 «Семейные распри»

Дорогие читатели! Поздравляю Вас c днём Великой Победы!

Приятного прочтения♥️

Улица Водников 57, квартира 31.

Тридцать один… Тридцать один… Я оглянулась по сторонам, краем глаза выискивая, может, светловолосую дамочку, к которой собиралась проникнуть в квартиру без спроса. А может, женщину преклонного возраста в пёстрых одёжках и набором швейных иголок… Хах! Я занесла руку над кнопками домофона, но металлическая дверь запищала и стала открываться прямо на меня.

От неожиданности я сдавленно взвизгнула и отскочила.

— Эй! Ты что здесь делаешь? — разгневанно зашипел Муратов, одной кудрявой головой выглядывая из подъезда. Ого… Его не стоит бесить. — Я же сказал, что не пущу тебя! Ты камикадзе?

Его холодный, даже орлиный взгляд сдал Лексу с потрохами. Нервничал. Едва держал себя в руках…

— Ты как узнал, что я пришла?

— С балкона, я слежу! Жду, когда придёт бабушка… Беги отсюда, пока не поздно! — приказывающим тоном он прорычал из-за маленькой щёлки, упорно не пуская меня внутрь. Довольно обидно, если бы не было так мило. Защищает меня от своих родственников? Вряд ли они ругаются эффектнее моей семьи, не сумевшей сберечь ни одного набора посуды за тридцать лет совместной жизни. — Пожалуйста, уходи…

Что? Угрозы здесь не сработают. И жалобные стоны тоже. Я всё решила! Сходила на праздниках в университет, запрягла Нину из архива и поступила с домашним адресом Муратова также, как и с его возрастом и фамилией. Не хотел рассказывать, так и не надо! Связи — страшное дело!

— Я тебя одного не оставлю!

Быстро выдохшийся от безысходности Лекса задумчиво помолчал, выглядывая бледыми тревожными глазами из-за щёлки.

— Упрямая, — сурово буркнул он и приоткрыл металлическую дверь.

Было приятно отвоевать первенство в заботе о своём молодом человеке.

Я вообще много думала о нём теперь. Нет, я и до этого, как умалишенная, представляла его без штанов в своей кровати. Но сейчас к тому же размышляла, какого ему меж двух огней. Жить, творить и надеяться наладить отношения с той частью семьи, с которой мама явно враждовала. Каково быть таким смелым, волевым. Делать так, как велит сердце. Блуждать в двадцать лет по ресторанам, как бродячий кот, чтобы не находиться под присмотром матери, и продолжать относиться к ней с пониманием, стремиться поговорить.

Муратов пустил меня в подъезд, и первым делом я обняла его, горячего, в домашней футболке, покрепче, успев проникнуть языком в дрогнувший рот. Судя по вкусу, он увлёкся