Поэтому, когда Хелен заговаривает о вине, я предлагаю ей сходить за бокалом, а то и бутылочкой, если угодно. Она благодарит меня и сообщает, что здесь есть бутылочки в половину стандартного объема и что это будет компромисс.

Я едва успеваю закутаться в пальто от ледяного ветра, как она возвращается.

— Итак, — начинает сразу. — Есть новости. Свежее тех, что мы обсудили в пятницу. Я, похоже, слегка влипла. Нужна твоя помощь.

Изумленно гляжу на подругу, не успев донести до рта чашку кофе.

— Слушай, Соня. Я должна рассказать тебе кое-что. Сама уже не знаю, что делать. В день исчезновения Джеза, то есть в пятницу, я не была на работе. Но всем — и полиции — сказала, что была.

Внимательно смотрю на нее. Рука начинает дрожать — несколько ужасных секунд думаю, что Хелен вот-вот скажет, что была здесь, в Гринвиче, и видела мальчика у двери моего дома. А стражи порядка все разнюхивают, поэтому пора «раскалываться», как сказали бы дружки Кит. Опускаю чашку. Она гремит о блюдечко.

— Я брала отгул с утра до полудня, все равно по пятницам полдня работаю. Не думала, что коллеги обратят внимание.

Хелен смотрит на меня, выпучив глаза, будто ждет, что я отгадаю, что она сейчас скажет.

— Теперь копы считают, что я имею отношение к исчезновению племянника. Сейчас у них только подозрения да предчувствия — прямых доказательств нет. Но они ищут их.

— Откуда знаешь?

— Вопросы! Бесконечные! Меня уже два раза допрашивали! Не Мика, нет! И, говорила же, воображают, будто у меня есть мотив, потому что Барни хотел поступить в тот же колледж, что и Джез. Теперь выяснили, что в то утро я не ходила на работу. А я сказала, что ходила…

— О господи! Какой ужас! А где же ты была?

Чувствую, пульс замедлился. Потягивая кофе, внимательно слежу за выражением лица Хелен.

— Сказала же, нигде. Только тебе поведать могу — так это унизительно. Я была в баре в Смитфилдсе. Похмелялась. Если Мария узнает, мне не жить. Слушай. Ночью в четверг я наклюкалась. В одиночку. Понимаю, звучит жалко. Но иногда мне без этого никак. Когда Мик и мальчики заняты своими делами. Мне так одиноко, Соня! Уже давно. И порой это непереносимо…

По ее щекам катятся две слезинки. Хелен смахивает их указательными пальцами, делает глубокий вдох и следом — глоток вина.

— Так вот, в четверг я напилась. В стельку. О работе даже думать не могла. Сидела в пабе. И опять пила. К сожалению. Вот. Соврала полиции, чтобы спасти репутацию.

— Господи! Хелен, да ты ведь совсем запуталась! — Чувствую облегчение оттого, что подруга больше ничего не хочет мне сообщить, и едва сдерживаюсь, чтобы не обнять ее.

— Нет-нет! Думаю, с этим-то справлюсь. Я сказала им, что была в турецкой бане. Мне просто нужен верный друг. Кто-то, не имеющий отношения к Джезу, должен подтвердить, что видел меня там. Кстати, это похоже на правду. И вот… я подумала о тебе, ведь для «свободного художника» вполне естественно пойти в баню утром в пятницу.

— Не думаю, что меня стоит вмешивать. Прости. Тем более уже немного поздно. Полицейские наверняка проверили все, если знают, что в первый раз ты сказала им неправду.

Хелен гоняет пальцем мелкие монетки сдачи, что я оставила на столе. Делает глоточек вина.

— Что же мне делать? Если ты не поможешь, я пропала!

— Вовсе нет. Скажи им, что сидела в пабе, если ты на самом деле была там. Открой правду.

Я начинаю терять терпение. Она же ни в чем не виновата! Над ней не висит угроза потерять все. У Хелен такой несчастный вид, будто вот-вот разрыдается.

— А Мик? — говорю я, наконец помягче. — Как у тебя с ним?

Хелен шмыгает носом, заливает в себя остатки второго бокала вина.

— Тут все оказалось сложнее, чем полагала. Даже для меня. Ревность. Я чуть голову не сломала, пока обмозговывала. Один человек… год назад уже… я была им увлечена.

— Так.

Неожиданно.

— Хочешь сказать, кто это?

— Да все кончено, Соня. Я с ним порвала. Чтобы не разрушать наши семьи. Его и мою.

— И правильно сделала.

Едва верится, что эти слова слетают с моего языка. Интересно, когда это я знала, что есть «правильно»?

— Но с тех пор меня гложет чувство вины. Как же я тогда могу терзать Мика подозрениями в романе с Марией? Он же может ответить так же! Когда он узнал, пришлось смириться. Конечно, Мику это не понравилось, но обострять он не стал. А теперь меня корежит, когда думаю о нем и сестре. Чувствую, я теряю веру, теряю гордость…

— Oх, Хелен…

Как хорошо мне знакомо это состояние! Эта же мука терзала меня, когда много лет назад я думала о Жасмин. Жуткая дилемма: признаешься в своей боли — навлекаешь презрение, нет — остаешься с мукой наедине. Это проклятие. Но я опять ничего не сказала.

— Я утешала себя: мол, все у нас с Миком снова наладилось. Но тут вдруг произошло это — и фасад нашего так называемого счастливого брака обвалился. Мы отказывались видеть свои ошибки. Хватило маленькой подвижки, чтобы все рухнуло. Исчезает Джез — и все, буквально все разваливается.

Несколько минут мы обе молчим.

— Единственный плюс в этой истории — я поближе познакомилась с Алисией, подружкой племянника. Бедняжка часто заходит к нам, спрашивает. Очень подавлена. А я с ней хоть оттаиваю, могу посекретничать. Она тоже считает их поведение вызывающим. И никогда не ладила с Марией. Когда Алисия немножко отходит от отчаянной тоски по Джезу, нам даже удается подсмеяться над Марией и Миком. Девочка тычет двумя пальцами себе в горло, когда видит моего мужа, усердно обслуживающего мою сестру. В известном смысле этот жест отвращения немного отвлекает нас от тревоги за пропавшего. Вот так я пытаюсь смотреть на это все. Хотя, боюсь, в любой момент терпение кончится — и я не сдержусь, дам им обоим знать, как мне больно. Нет, не больно. Я рассержена, расстроена, сбита с толку. Просто подавлена.

Язык у Хелен начинает заплетаться.

Искренне хочется успокоить подругу. Мне она, несмотря ни на что, очень нравится. Вспоминаю удовольствие делиться секретами с другой женщиной: это может опьянять так же, как любовь. Мне не часто доставалась такая привилегия. Мои сильнейшие страсти рождались и угасали втайне, не в состоянии высоко поднять голову. Но еще с тех дней, когда я впервые засомневалась в Греге, и ночей, что проводила в барах с растерянными друзьями, влюбленными, но неуверенными, я знаю, как глубоки и целительны могут быть такие беседы.

— Все, пора возвращаться. — Хелен тянется через стол, сжимает мою ладонь, и я улавливаю легкий аромат ванильных духов. — Обещаешь не пропадать? Раз уж мы с тобой вновь нашли друг друга? Ты единственная, с кем я могу говорить об этом. Остальные так или иначе замешаны в деле и поэтому необъективны.

Обещаю: да, конечно, буду звонить.