бабушка Ульяна так говорит. Что мой папа сволочь. Потому что, он тебя… обижает!

Стася до боли прикусила щеку изнутри, лишь бы в голос не заорать от бессилия. Лишь бы не взвыть зверем от понимания простейшей истины:

«Как бы я ни лезла из кожи вон, как бы ни старалась заменить дочери обоих родителей, ей все равно не хватает отца! Не хватает его любви и заботы!»

Дышать становилось все труднее. Горло стискивала чья-то невидимая рука.

В глазах предательски щипало. Ее малышка. Ее ангелочек. Ее комочек счастья. Она никогда раньше не спрашивала у нее про отца. Ни разу. Но, как оказалось, частенько расспрашивала о нем Ульяну Семеновну. И молчала дальше, неся этот груз в одиночку. Волнуясь и по-своему переживая.

Нужно было сказать хоть что-то, но слова не складывались в предложение.

Даже близко не представляя, как сменить эту щекотливую тему, Стася нервно рассмеялась. Превозмогая себя, как можно беззаботнее произнесла:

— Нет, милая. Бабушка Ульяна что-то путает. Но мы обязательно поговорим с ней, и во всем разберемся, как только вернемся домой. Хорошо?

Настюша покорно кивнула, согревая ее милой доверчивой улыбкой.

А вот кто не улыбался в ту секунду, так это Ян. Напротив, он жутко злился.

Помрачнел. Черты его лица заострились. Взгляд сделался диким. Бешеным.

Сотрясая воздух тяжелым дыханием, он с легким прищуром наблюдал за Стасей. Одному богу известно, о чем думал. Но смотрел так, будто пытался ее воспламенить. Спалить заживо. Испепелить на месте. А потом, ни с кем не прощаясь, и никому ничего не объясняя, Ян стремительно ринулся к выходу, раздраженно отшвыривая ни в чем неповинный стул со своего пути.

— Сынок? — взволнованно окликнула его Галина Петровна. — Ты куда?

Ответа они не услышали. Зато, спустя какие-то мгновения, услышали грохот.

Жуткий грохот, раздавшийся в глубине дома. Предположительно в гостиной.

На что Сергей Алексеевич осуждающе покачал головой, шумно вздохнул и поспешил удалиться вслед за Яном. Но грохот все равно периодически продолжался. Тогда Галина Петровна поманила к себе Настюшу:

— Идем-ка сюда, внученька! Посекретничаем с тобой!

Настя охотно приняла ее приглашение. После чего женщина велела Стасе:

— Ступай, дочка. И приведи их сюда немедленно. Пора всем нам поговорить.

Будучи не в состоянии спорить, Стася поцеловала Настюшу и торопливо покинула кухню, направляясь на поиски мужчин. И они увенчались успехом.

Вскоре Стася остановилась на пороге гостиной. Прямо у приоткрытой двери.

Но войти внутрь или же обозначить свое присутствие не решилась, когда услышала возмущенный и крайне строгий голос Сергея Алексеевича:

— Довольно! Остановись!

— Выйди, отец! — не менее сурово отзеркалил Ян.

— Не раньше, чем ты успокоишься и возьмешь себя в руки!

— Я спокоен. Уходи.

— Да что с тобой такое? Что на тебя нашло?

— В порядке я. В порядке.

— Вижу я, в каком ты порядке! Присядь! Давай-давай. Садись.

Оба они замолчали. Послышались характерные шорохи. Скрипы.

Затем Сергей Алексеевич заговорил вновь:

— Ну? И чего ты мечешься, как зверь раненный?

Тишина в ответ. Давящая и мучительно долгая.

Наконец Ян напряженно пробормотал — хрипло и бессвязно:

— У нее… есть ребенок! В самом деле есть ребенок! И я, похоже, только сейчас осознал это в полной мере. Когда сам увидел. Стася и впрямь родила!

— Так и есть, — с готовностью подтвердил Сергей Алексеевич.

А Ян тем временем продолжал:

— И я даже не удивлен тому, какая у нее миленькая дочь. Какая она… крохотная и очаровательная. Клянусь, я еще не видел ребенка прекраснее. От одного ее взгляда меня прямо в дрожь кидает. Все нутро на дыбы встает. И душа рвется на лоскуты, стоит только подумать… стоит лишь представить…

— Представить что? — повторил Сергей Алексеевич, когда Костров замолчал.

— Бать, — тяжелый вдох. Надрывный. Шумный. — А ведь она могла бы быть моей. Чисто теоретически. Сложись у нас со Стасей все иначе, и эта малышка… была бы моей дочерью. Дьявол! Как больно это осознавать!

— Что именно?

— Свою никчемность и ущербность. Как я ни старался, а сделать любимую женщину матерью не смог. Зато… какой-то случайный хер с горы, которому этот ребенок на хрен не нужен, чуть ли ни с первого раза дал ей то, о чем она мечтала. То, что мне не удалось дать ей… за все годы нашего брака!

— Ох, Ян! — судя по звуку, Сергей Алексеевич похлопал его по плечу. — Жизнь — сложная штука. В ней и не такое случается. Не думай об этом, забу…

— Не могу! — глухо прорычал Костров. — Я не могу! Мысли сами в голову лезут. И хоть башкой об стену бейся, один черт их оттуда не вытравить! Да и сама Стася… задачу мне ни капли не облегчает. Напротив, усложняет только. Заставляет беспокоиться о ней, о них… все сильнее. Вот зачем она это делает? Зачем врет нам? Мне! Отец ее дочери — никакой он не безымянный пассажир. Она знает. Прекрасно знает, от кого Настю родила, раз обсуждает его с некой… бабушкой Ульяной. Не удивлюсь, если даже контактирует с этим уродом время от времени. А еще Стася… она… ты видел? Она же боится меня! С каких это пор она меня боится? Стася никогда… НИКОГДА меня не боялась! Но сегодня я увидел в ее глазах страх. Неподдельный ужас! Почему? Что так сильно ее пугает? Или… кто? Отец Насти, что ли? Неужели, он причинил ей столько боли, что она теперь от всех мужиков шарахается? В том числе и от меня? Очередного удара ждет? Устами младенца глаголит истина — так кажется, говорят? Так вот, Настя же прямо сказала: мой папа — сволочь, он обижает маму! Он обижает ее, понимаешь?

— Ян, послушай…

— Я убью его! — взревел Костров взбешенным голосом. — Если он хоть пальцем тронул мою жену… оскорбил или поднял на нее руку… если хоть волосок с ее головы упал по его вине, я найду ублюдка и сверну ему шею!

— Твою жену? — холодно бросил Сергей Алексеевич. — Я не ослышался? Тогда позволь напомнить, что Стася давно уже не твоя жена! Ты отказался от нее. Развелся без колебаний, едва она развод потребовала. Не попытался даже вернуть ее. Не боролся за вас. Ты сам ее отпустил! И счастье свое просрал!

— Да, отпустил, — разразился не совсем здоровым смехом Ян. — Да, развелся. На то были очень веские причины. Мне… пришлось, отец! Мне пришлось!

Глава 42

«Эм… и как это понимать? И что все это значит?»

Ощущая себя закоренелой преступницей, оглушенная тревожным стуком сердца, Стася вцепилась в дверной косяк, дабы удержаться на ватных ногах.

Умом