понимала, что подслушивать нехорошо. Но за неимением иных вариантов, выбирать ей не приходилось. Затаив дыхание, она прислушалась.

Весьма своевременно, ведь Костров-старший негодующе выплюнул:

— Причины? Что же это за причины такие, из-за которых приходится семью рушить? Через себя переступать? Жену предавать? Скажи мне, сын! Скажи!

Но Ян не проронил ни звука. Замкнулся в себе. Выждав не менее минуты, но так и не дождавшись от него ответа, Сергей Алексеевич устало выдохнул:

— Молчишь. Ты снова молчишь. Что тогда, что сейчас. Как воды в рот набрал! Да только ведь глаза не спрячешь, сын! Я вижу твою боль. Я чувствую ее, как свою собственную. Хоть молчишь ты, хоть нет. ВИ-ЖУ! Тебя это терзает. Угнетает. Лишает покоя. Ты увядаешь на глазах. Сам на себя не похож стал. Напрасно, Ян. Напрасно ты в себе все держишь. Хоть мне доверься! Отцу своему! Неужели, я не пойму тебя? Неужели, осужу? Выговорись, наконец! Легче станет. И тебе, и нам с матерью. Столько лет прошло, а мы все в неведение живем. Гадаем без конца, что же у вас со Стасей на самом деле произошло? Уж извини, но твоего «я ей изменил, она об этом узнала, мы разводимся» как-то недостаточно для полноты картины!

— Почему? — отрешенным и совершенно чужим голосом отозвался Ян.

— Да потому что, верится в это с большим трудом! — наседал его отец. — И в голове не укладывается от слова совсем! У вас ведь… такая любовь… была!

Послышался скрежет отодвигаемого стула. Затем, тяжелые напряженные шаги. А спустя мгновение, с дико колотящимся сердцем, Стася отпрянула от двери, так как в небольшую щель увидела Яна. Он стоял спиной к ней, упираясь кулаками в массивный подоконник. Переместившись так, чтобы не попасться ему на глаза, она вновь прислушалась к звукам и шорохам, доносящимся из гостиной. И только через пару секунд до нее дошло, что это были за звуки. Так дышал Ян. Хрипло и надрывно. Еще и подоконник он стискивал, заставляя тот жалобно скрипеть от его мощной хватки. А потом, вдруг, Ян заговорил. Не оборачиваясь, глядя строго в окно, тихо произнес:

— Я… не умею исповедоваться. Никогда не умел. Сложно мне все эти… откровения даются. Даже с самыми близкими людьми. Сам ведь знаешь.

— Знаю, — снисходительно пробормотал Сергей Алексеевич. — Но также знаю, что на душе становится легче, если хоть с кем-то поделиться своей бедой. Нельзя держать все в себе, Ян. Нельзя переживать невзгоды в одиночку и отгораживаться от тех, кто волнуется за тебя. Так никаких нервов не хватит!

И вновь тишина, ставшая почти осязаемой. И вновь короткий рваный вдох.

Молчание длилось очень долго. Так долго, что казалось, разговор окончен.

Однако, Ян все же произнес. Напряженно. Отчаянно. И явно через силу.

— Я был одержим ей, отец. Стасей. Едва увидел ее тогда… много лет назад… в кабинете у матери, и все — крышу капитально сорвало. С первых минут знакомства понял — хочу ее! Моя она! Моя, и ничья больше! Я на уровне инстинктов это чувствовал. Нутром. Нюхом. Как собака. Не знаю, чем… не знаю, как… но эта девчонка меня околдовала. Я до одури ее любил! До бл*дского умопомрачения! Я ей дышал! Чем дольше мы были вместе, тем сильнее я растворялся в ней. Без оглядки. Я сходил по ней с ума! Чем ближе друг другу мы становились, тем более одичавшим и ненасытным я себя ощущал. Мне было мало ее. Всегда мало. И этот голод, эта… почти неутолимая жажда по ней… дурманили сильнее любого наркотика. Бать, ты ведь тоже мужик! Прекрасно знаешь и понимаешь, как все мы устроены. Вот и представь теперь, до какой степени меня от Стаси вшторивало, если даже… после бурной ночи… при мыслях о ней я… иногда передергивал на работе. Да, случалось и такое. Она была для меня всем. Я хотел подарить ей лучшую жизнь и стремился к этому. Хочешь дом, моя девочка? Будет тебе дом! Машина. Путешествия. Учеба. Да, что угодно! Я готов был дать ей, что угодно! Но Стася… ее желания оказались более приземленными. Ей хотелось полноценной семьи. Детей. Она очень хотела детей. И я загорелся этой идеей нешуточно. Да и как иначе? Частичка меня, частичка нее, воплощенные в крохотном карапузе. В нашем общем карапузе. Но именно эта цель оказалась для нас недостижимой. Ты прекрасно это знаешь. Все происходило на ваших с матерью глазах. Сперва мы не отчаивались и просто следовали предписаниям врачей. Но с каждой неудачной попыткой Стася все больше загонялась. Накручивала себя. Становилась нервной и раздражительной. Я закрывал на это глаза. Понимал прекрасно — перепады настроения у нее на фоне приема серьезных гормональных препаратов. Ну… и из-за отсутствия результатов, конечно. Последние пару месяцев перед разводом выдались самими сложными. Она все чаще плакала, а я… я с каждым разом чувствовал себя все бОльшим ничтожеством. Ведь, отчасти, Стася так убивалась и по моей вине. У меня не получалось сделать ей ребенка. Не получалось, черт подери! Но несмотря на неудачу, я был твердо уверен — мы все преодолеем. Что ж… в один из дней моя вера в это пошатнулась. Тогда я вернулся домой немного раньше, чтобы собрать вещи в длительную командировку. Я хотел, чтобы Стася поехала со мной — так долго без нее я бы просто не выдержал. Но… все пошло через задницу. Я застал ее зареванной. Снова. И страшно взбесился, услышав от нее несусветную чушь, которую ей вливал в уши ее лечащий врач. Ты не представляешь, какой это был бред. Но Стася свято верила доктору и даже не понимала, как сильно ранит меня своими словами. Нет. Она не просто ранила. Она… — горький ядовитый смех резанул по ушам. — Сердце мне из груди вынула и потопталась на нем, когда заявила, что… не может забеременеть из-за меня. Именно из-за меня — так ей сказали в клинике. А следом она ошарашила новостью, что всерьез думает над предложением доктора, заменить меня — своего мужа… каким-то сраным донором! Да. Она так сильно хотела ребенка, что готова была родить его… от кого угодно! По крайней мере, так утверждала. Знаешь, у меня все внутри кипело в тот момент. Я слушал ее, а у самого земля из-под ног уходила! Мне воздуха не хватало! Я задыхался, черт подери! И все поверить не мог, что моя девочка… моя любимая малышка… способна причинить мне такую адскую боль! Что она способна так унизить меня! Растоптать! Уничтожить, как мужика! Мы жутко разругались