тогда большой опасности для своей церкви от слияния юго-западных русских областей с Польшей, и потому с этой стороны мы находим только слабо выраженные заявления. Сия аристократия как бы страдала какой-то слепотой и не понимала, что значит непосредственное слияние русских областей с Польшей и как жаждали поляки, чтобы им широко растворены были двери для захвата и колонизации благодатных земель Волыни, Подолии, Киевщины.

Но в то время, когда поляки, присоединяя к себе обширные области Юго-Западной России, возвышались на сравнительно высокую степень политического могущества, они обнаружили большую близорукость и недостаток государственного инстинкта по отношению к северным и западным своим соседям, то есть к немцам. На том же Люблинском сейме преемником прусского герцога, находившегося в ленной зависимости от Польши, король утвердил бранденбургского курфюрста Альбрехта Фридриха. Хотя последний в качестве прусского герцога и принес ленную присягу польскому королю в Люблине 19 июля, но хорошим государственным людям нетрудно было бы предвидеть, к чему поведет это соединение в руках одного дома двух немецких владений, разделенных между собой польско-прусской провинцией. Некоторые польские послы по этому поводу (в заседании 6 июля) заводили было речь о том, будет ли полезен Речи Посполитой такой шаг и не выйдет ли отсюда какого ущерба для нее? Но подобные голоса не возбудили никакого серьезного внимания.

В историческом развитии самого польского сеймования этот Люблинский сейм также имел важное значение. На нем в последний раз встречаются остатки городского представительства, именно два посла от Кракова; а с этого времени сеймы имеют исключительно шляхетский характер. Далее, выступает окончательное распадение сейма на две палаты, сенаторскую и посольскую. Первая состоит из епископов, воевод, маршалов, канцлеров, подскарбиев, из старших и младших кастелянов. Но младшие кастеляны в это время еще занимают не вполне определенное положение; мы встречаем их то в сенате, то в посольской избе. Сенаторские совещания были закрытыми, то есть сторонние свидетели не допускались; а посольские, наоборот, были публичны. Для важных вопросов обе палаты соединялись в общее заседание. При подаче мнений еще не видим счета голосов, а просто если меньшинство казалось незначительным, то на него не обращали внимания; если же оно было значительно, то обе стороны представляли свои мнения на решение короля, который не всегда держится большинства. Хотя сенат еще старается сохранить свой старый авторитет и присваивает себе почин во всяком деле, однако посольская изба или шляхетская демократия выступает на этом сейме уже с явными притязаниями на преобладающее значение в государстве[27].

Сигизмунд Август как бы все свои способности и весь остаток воли истощил на дело унии. После Люблинского сейма он прожил еще около трех лет, тратя на чувственные забавы последние физические силы. Подагра и спинная сухотка окончательно привязали его к мягкому креслу. Тяготясь строгими советами медиков, он искал спасения у шарлатанов и знахарей, средства которых, конечно, приносили ему один вред. Меж тем окружавшие короля недостойные любимцы и фаворитки пользовались его слабостью, обирали его и торговали его милостями. Наибольшей силой при дворе в это время пользовались два брата Мнишки Юрий и Николай, дворяне королевские, некая Варвара Гижанка, дочь одного варшавского райцы (ратмана), и некий жид Едидзи. Король скончался в любимом своем местечке Кныши (недалеко от Белостока) 7 июля 1572 года, 52 лет от роду.

С Сигизмундом Августом угасла династия Ягеллонов, которой сравнительно небольшая польская народность обязана своим возвышением и небывалым внешним блеском, распространив свое государственное здание на всю Западную Русь. Но та же самая династия, наградив Речь Посполитую временным внешним блеском, оставила после себя глубокие, смертельные язвы в организме соединенного государства, в виде расшатанной королевской власти, избалованного шляхетства, борьбы разных исповеданий и прочно внедрившегося еврейского элемента.

V

Детство и юность Ивана IV

Елена правительница. — Судьба удельных князей Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого. — Московские перебежчики и новая война с Литвой. — Дела крымские и казанские. — Постройки и новая монета. — Внезапная кончина Елены. — Боярщина. — Василий Шуйский и угнетение народа. Мягкое управление Ивана Бельского. — Неудачное нашествие Саип-Гирея. — Новое господство Шуйских. — Воспитание и характер Ивана IV. — Первые вспышки его самовластия. — Венчание на царство и брак с Анастасией Романовой. — Великие московские пожары и народный мятеж. — Священник Сильвестр. — Блестящее время царствования Ивана Васильевича. — Первый земский собор. — Алексей Адашев. — Исправление Судебника. — Митрополит Макарий и Стоглав

По смерти Василия III столица и области Московского государства беспрекословно присягнули на верность его трехлетнему сыну и преемнику Ивану. Но недаром Василий перед кончиной своей так беспокоился за судьбу своего семейства и за правильное течение государственных дел. Хотя во главе управления он и поставил свою молодую супругу Елену, приказав докладывать ей дела, однако главное правительственное значение естественно переходило теперь в руки высшего государственного учреждения или совета, именуемого Боярской думой. Эта дума, кроме двух братьев Василия и дяди Елены, князя Михаила Глинского, заключала в себе представителей знатнейших боярских родов, каковы: Шуйские, Оболенские, Бельские, Одоевские, Захарьины, Морозовы и некоторые другие. Между наиболее энергичными и честолюбивыми из этих представителей неизбежно должны были возникнуть соперничество и борьба за главные роли; к чему открывалось теперь удобное и широкое поле. Но прежде нежели это взаимное соперничество бояр успело резко обнаружиться, один за другим устранены были с дороги старшие родственники ребенка Ивана IV.

Едва прошла неделя после похорон Василия III, как его брата Юрия, удельного князя Дмитровского, еще проживавшего в Москве, схватили по доносу о какой-то крамоле и заключили в ту самую палату, где прежде сидел внук Ивана III, а его племянник Дмитрий. Обвинение состояло в том, что он будто бы стал подговаривать некоторых московских бояр перейти к нему на службу и вообще питал какие-то замыслы, думая воспользоваться малолетством Ивана Васильевича. Обвинения эти не представляют ничего невероятного; но они остались недоказанными. Юрий Иванович умер в заключении, как говорят, голодной смертью. За ним пришла очередь Михаила Глинского. По своему близкому родству с Еленой и по своей государственной опытности он надеялся быть главным ее советником и руководителем; но место самого приближенного к ней человека занял молодой боярин князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, вероятно сблизившийся с ней при помощи своей сестры Аграфены Челядниной, мамки Ивана IV. Естественно между Глинским и Оболенским возникла вражда. Глинский не скрывал своего негодования на поведение племянницы, и Елена пожертвовала дядей для своего любимца. В августе того же 1534 года Михаил Глинский был посажен в