тюрьму, где вскоре умер подобно Юрию. За Глинским наступила очередь младшего дяди государева, то есть Андрея Ивановича Старицкого; но с ним справились не так легко, и дело едва не дошло до междоусобной войны.

Князь Андрей вначале спокойно жил в Москве; когда же исполнились сорочины по кончине Василия, он собрался ехать в свой удел; причем просил Елену о прибавке ему городов. На сию просьбу отказали; но по обычаю на память о покойном прислали ему шубы, кубки и коней с дорогими седлами. Андрей остался недоволен. Этим неудовольствием воспользовались злые люди; одни начали смущать Андрея тем, что ему готовится участь брата Юрия, а другие доносили Елене, что Андрей дурно о ней говорит. Между правительницей и ее деверем начались взаимные пересылки и объяснения. Андрей приехал в Москву, примирился с Еленой, но отказался назвать людей, которые его ссорили; при сем он дал на себя клятвенную запись, в которой обязывался не принимать на свою службу бояр, дьяков и детей боярских и вообще никого, кто отъедет от великого князя. Однако примирение было непрочно. Андрей продолжал сердиться за то, что ему не прибавили городов, и, когда в 1537 году Елена стала звать его в Москву на совещание о казанских делах, он не поехал под предлогом болезни. В Старицу послали доктора Феофила, и последний не нашел у князя никакой серьезной болезни, хотя тот лежал в постели. Стали его звать в Москву именем великого князя в другой и в третий раз. Андрей прислал грамоту; в ней он называл себя холопом великого князя, описывал свою скорбь, потому что не верят его болезни, но, между прочим, выражался так: «А прежде сего, государь, того не бывало, чтобы нас к вам, государям, на носилках волочили».

В Москву донесли из Старицы, что князь Андрей собирается бежать. Тогда Елена отправила нескольких духовных особ, чтобы уговаривать его; причем митрополит Даниил уполномочивал этих послов отлучить Андрея от церкви, если он окажет неповиновение. В то же время был выставлен сильный военный отряд, чтобы загородить ему дорогу в Литву. Посольство уже не застало Андрея в Старице; ибо, извещенный о посылке войска, он тотчас с женой и маленьким сыном выступил в поход, окруженный многочисленной дружиной. Он двинулся к Новгороду Великому и стал рассылать грамоты новгородским помещикам и детям боярским, призывая их к себе и говоря: «Великий князь мал, а государство держат бояре, и вам у кого служить, а я вас рад жаловать». Действительно, многие помещики из погостов приехали к Андрею. Таким образом, дело получало весьма опасный характер, и московское правительство спешило принять энергические меры. В Новгороде архиепископ Макарий с духовенством начал совершать молебны об избавлении от междоусобной брани; а московские наместники и дьяки спешили укрепить Торговую сторону, стены которой обгорели во время большого пожара; собрали все население и в пять дней успели вывести новую стену, вышиной в рост человека. Навстречу Андрею вышел из Новгорода отряд с воеводой Бутурлиным; с другой стороны подошел московский отряд под начальством любимца Елены Телепнева-Оболенского. В Тухолской волости, верст за пятьдесят не доезжая до Новгорода, Андрей встретился с московскими войсками. Обе стороны уже выстроились к бою; однако Андрей не решился начать битву и согласился вступить в переговоры с князем Оболенским. Последний дал клятву, что если Андрей положит оружие и поедет с повинной в Москву, то останется цел и невредим. Андрей поверил, но едва он прибыл в столицу, как его схватили и заключили в оковы; а Оболенскому притворно была объявлена опала за самовольно данное обещание. Многих бояр Андреевых и детей боярских подвергли пыткам и торговой казни (т. е. сечению кнутом на торгу); после чего они также заключены в оковы; новгородских детей боярских, приставших к Андрею, числом 30 человек, сначала били кнутом, а потом повесили по всей новгородской дороге в известном расстоянии друг от друга. Андрей спустя несколько месяцев, подобно Юрию, умер в заключении насильственной смертью. Так сурово расправилось московское правительство с последней попыткой удельного князя возобновить старые междоусобия. Вместе с этой попыткой совсем прекратились и старые удельные отношения. Московское единодержавие после того уже не подвергалось подобным тревогам[28].

Отголосок старых удельно-княжеских и боярских притязаний представляет также бегство в Литву двух знатных вельмож, князя Семена Бельского и окольничего Ивана Ляцкого, в августе 1534 года. Последний принадлежал к потомкам Андрея Кобылы (от которого пошли и Романовы); а Семен Бельский был сыном того Федора Бельского, который был внуком Владимира Ольгердовича Киевского и, как мы видели, при Казимире IV бежал в Москву к Ивану III, покинув свою новобрачную супругу. Так как ее удержали в Литве, то Федор Бельский потом женился на рязанской княжне, родной племяннице Ивана III. Три его сына, Иван, Семен и Дмитрий, занимали высшие ступени в московской боярской аристократии. Но один из них, именно Семен, не довольствовался тем, а возымел притязания не только на отцовский Бельский удел, но и на Рязань, как на свое наследственное княжение, за прекращением мужской линии. (По-видимому, около того времени умер в Литве бежавший туда последний князь Рязанский.) Он надеялся достигнуть своей цели с помощью польско-литовского короля Сигизмунда I, так как в это самое время король, по истечении перемирия, возобновил военные действия против Москвы. В Литве рассчитывали на малолетство Ивана IV, то есть на беспорядки или смуты, имеющие произойти от женского правления и боярских партий, и надеялись воротить Смоленскую область; для чего король заключил союз против Москвы с крымским ханом Саип-Гиреем. Семен Бельский и Иван Ляцкий были в числе московских воевод, высланных для обороны западных и южных пределов, и стояли в Серпухове; но отсюда с несколькими детьми боярскими перебежали в Литву. Эта измена произвела в Москве большую тревогу, судя по дошедшим до нас донесениям некоторых пограничных литовских воевод королю Сигизмунду. Вот что узнали они от своих лазутчиков и от разных московских перебежчиков. Боярская дума велела схватить и посадить в заключение Семенова брата Ивана Бельского (стоявшего с войском в Коломне против татар), князя Ивана Воротынского с сыном и князя Богдана Трубецкого, потому что был слух, что они также хотят отъехать в Литву; но любопытно, что третьего брата, Димитрия Бельского, не тронули, а только отдали его на поруки, отобрали у него коней и переписали имение; также отдали на поруки Михаила Юрьевича Захарьина и дьяка Меньшого Путятина. (В это самое время был заключен Михаил Глинский.) Перебежчики прибавляли, будто между московскими большими боярами идут сильные несогласия и они между