Молчанов осмотрел карманы убитого и выложил все, что в них было, на ковер. В карманах Буруна он нашел бумажник, платок, от которого пахло одеколоном «Труссарди», золотую зажигалку «Ронсон», пачку сигарет «Мальборо» и три связки ключей, среди них были и ключи от этой квартиры.

Под конец из расположенного слева вверху наружного кармана пиджака достал испачканную кровью и сложенную вчетверо бумажку.

— Что это? — спросил Радич.

— Сейчас посмотрим.

Осторожно, пытаясь как можно бережнее отделять друг от друга слипшиеся края, Молчанов развернул бумажку.

Пятна крови сильно попортили листок, но, оглядев его, он в конце концов понял: листок вырван из записной книжки. На это указывали буква «И», напечатанная типографским способом над местом обреза по правому полю, и рваный край левого поля.

Сквозь пятна крови можно было различить единственную фразу, написанную на лицевой стороне листка квадратными буквами: «Инна — Чистые пруды, д. 18, кв. 36 (кл. в почт. ящ.)».

Никаких других записей на листке ни с той ни с другой стороны не было.

Показал листок Радичу. Тот, прочтя запись и тщательно изучив листок, посмотрел на него:

— Опять ключ в почтовом ящике?

— Да. Видно, у них такая манера.

— Ну и что будем делать?

— Я считаю, нужно ехать на Чистые пруды. Причем немедленно.

— Считаешь, не стоит сообщать об убитом в милицию?

— Сергей Петрович, скажите, что важнее — сообщить об убитом в милицию или спасти Инну?

— Конечно спасти Инну.

— Когда мы входили в этот дом, нас видел только один человек — женщина с пуделем. Причем меня она видела в измененном виде, в парике и с усами, а вас — мельком. Случилось это через три часа после убийства, и дама видела нас не выходящими из дома, а входящими в дом. Теперь попробуем трезво оценить ситуацию. Очень похоже, что Инну, дабы запутать следы, перевозят с места на место. Если считать, что Инна сейчас на Чистых прудах, она находится там уже больше трех часов, поскольку записка, которую мы нашли, написана не позже чем три часа назад, когда Бурун был еще жив. Где гарантия, что, пока мы будем туда добираться, Инну не увезут оттуда? И где гарантия, что милиция, приехав сюда по нашему вызову, не начнет нас допрашивать, а немедленно помчится освобождать Инну?

— Хорошо, едем на Чистые пруды.

Внезапно резко затрещал телефон, стоящий на тумбочке у кровати. Оба застыли, прислушиваясь. Телефон звонил не умолкая, и Радич в конце концов сделал знак, означавший, что трубку нельзя снимать ни в коем случае. Но Молчанову и не нужно было делать этот знак, он и так прекрасно понимал: трубку брать нельзя.

Наконец телефон затих.

— Едем на Чистые пруды, — сказал Радич.

— Едем. Только я положу все вещи туда, где они были.

— Давай.

Присев, Молчанов по очереди переложил лежащие на ковре бумажник, платок, ключи, зажигалку и пачку «Мальборо» в карманы Буруна. Встав, сказал:

— Вспомните, вы могли оставить где-то отпечатки пальцев?

— Разве что на створке наружной двери, когда мы входили. Больше я ничего не трогал. А ты?

— Я трогал только четыре дверные ручки — две на этой двери и две на входной.

Достав платок, тщательно протер обе дверные ручки. Обернув платком ладонь, подождал, пока Радич выйдет из комнаты, закрыл дверь. Подойдя вместе с Радичем к входной двери, прислушался. Не услышав никаких звуков, рукой, обернутой платком, протер дверную ручку, открыл английский замок, приоткрыл дверь. На этаже было тихо, и они вышли. Прижав створку и услышав щелчок английского замка, тщательно протер наружную дверную ручку и то место створки, за которое брался Радич. Знаком показал: остальные замки закрывать не буду. Радич кивнул, и они подошли к лифту.

Когда кабина медленно поползла вниз, Молчанов сказал тихо:

— Считаю, ключи мы должны оставить на память. Время слишком дорого.

— Конечно.

Холл на первом этаже, в который они вышли из лифта, был пуст.

Выйдя из подъезда, они спокойным шагом спустились по нескольким ступенькам, ведущим на тротуар, и почти тут же повернули к переулку. Пройдя по нему, свернули в соседний переулок и сели в «мазду».

Дом номер 18 на Чистых прудах был типичным старым добротным десятиэтажным домом, одним из тех, какие строили в начале пятидесятых годов. Въехав в узкий, длинный, почти лишенный зелени двор, Радич остановил «мазду» у подъезда, в котором, как указывала табличка, находилась среди прочих и квартира номер 36.

Выйдя из машины, вошли в узкий тамбур, на стене которого висел домофон. Осмотрев ведущую на лестничную клетку дверь, Молчанов сказал:

— Замки здесь простые. Предлагаю открыть дверь самим.

— Не возражаю.

Достав отмычку, Молчанов открыл дверь. Войдя, они увидели блоки металлических почтовых ящиков, закрепленных на стене рядом с лестницей. На каждый ящик была нанесена белой краской от руки соответствующая цифра. На последнем ящике стояла цифра 40.

Открыв ящик с цифрой 36, Молчанов увидел лежащие там два ключа, скрепленные брелком. Ключи были обычными, один от врезного замка, другой от английского.

Переглянувшись с Радичем, взял их, закрыл ящик. Они поднялись к лифту.

Сюда, на тесную лестничную клетку, на которой они сейчас стояли, выходили двери четырех квартир.

Квартира номер 36 должна была находиться на девятом этаже, и Молчанов, войдя вместе с Радичем в кабину, нажал кнопку 9.

Дверь с цифрой 36 на девятом этаже оказалась обычной, из прессованного дерева, с облицовкой под дуб и со смотровым глазком.

Встав так, чтобы его нельзя было увидеть, Молчанов достал пистолет. Радич тоже вынул пистолет и кивнул: открывай.

Открыв по очереди оба замка, Молчанов вошел первым, Радич, войдя вслед за ним, прикрыл за собой дверь.

Они стояли, держа пистолеты на изготовку, готовые в любой момент выстрелить. И вдруг услышали мычание.

Такое мычание мог издавать только человек, который не может открыть рот.

Мычание доносилось из ближайшей комнаты, и Радич покосился в ту сторону.

Толкнув дверь в комнату, Молчанов увидел Инну. Она сидела в кресле, стоящем в центре комнаты, ее рот был заклеен упаковочным скотчем. Таким же скотчем были обмотаны ноги и руки. Увидев его, замотала головой.

Подойдя, он осторожно отлепил скотч. Сморщившись, она заплакала. Присев, он сказал:

— Инна… все в порядке… Успокойтесь… Мы здесь…

Она продолжала плакать, всхлипывая и мотая головой.

— Не знаете, вы здесь одна? — спросил Радич.

Посмотрев на него, она зашептала сквозь слезы: