– Так-то лучше, – говорит он, кладет обе руки на дверь и просовывает голову внутрь. – Я проехал пару миль по трассе. Мне нравится приезжать сюда раньше всех. Потом я увидел на стоянке твою машину, которая двигалась с черепашьей скоростью, и подумал, может, у тебя какие-то проблемы. А это типа урок вождения или как? Ой, погоди, это один из пунктов твоего летнего списка, с которым тебе помогает Ханна? – спрашивает меня Нейт.

Я замираю и одновременно краем глаза замечаю, как выпрямляется спина Ханны. Но мое внимание сосредоточено исключительно на Нейте. От удивления я округляю глаза. Помогает мне? Как будто я нуждаюсь в благотворительности или типа того? А я все это время думал, что, возможно, ей было весело заниматься этим вместе. Я ошибался?

– Ой, прости, это был секрет? Не волнуйся, чувак, я никому не скажу, где ты и чем занимаешься. Я даже представить не могу, насколько конфиденциальность важна в твоей профессии. Ханна только сказала, что, пока ты тут, ей поручили быть твоим гидом по Сан-Диего и окрестностям, – продолжает Нейт. – Но я удивлен, что ты еще не выполнил большую часть из немеченного, хотя вырос здесь. У нас прекрасный город, правда? Ханна хорошо проводит время?

Этот мудак издевается надо мной? Я пытаюсь восстановить дыхание. Вдох через нос, выдох через рот.

Ханна поворачивается ко мне: рот у нее открыт, глаза беспокойно бегают. Но у меня нет сил смотреть на нее. Я опускаю взгляд на ручной тормоз, который, кажется, увеличивается в размерах, расширяя пропасть между нами.

– Я кое-что и правда рассказала ему. Тогда, на вечеринке. Я просто пыталась объяснить… – Ханна говорит что-то еще, каждое ее слово – кинжал в мое сердце.

Закрываю глаза и представляю, что читаю сценарий с правильными словами, какие следует произносить в подобных случаях. А в ремарках – подсказки, как реагировать, какие эмоции проявлять. И все это написано для меня.

– О, черт, извини. Вот уж не хотелось бы, чтобы из-за меня возникли какие-то недоразумения. Я просто профи по части болтологии, – оправдывается Нейт. Его смех раздражает меня, сердце бешено колотится, но не от страха, а от ярости. Но в машине сижу не я. Это персонаж, которого я играю. Мне просто нужно пережить гадкую сцену.

– Не-е, чувак, все хорошо. Никаких недоразумений. Рад снова тебя видеть. – Я проношу руку мимо Ханны, сжимаю и протягиваю кулак.

Я хочу его ударить. Но вместо этого жду, когда он стукнет кулаком по моему.

– Ну, ребята, я вас оставлю. Рад был повидаться с тобой, Джейкоб. Прости, что помешал твоему уроку вождения. Надеюсь, мы еще встретимся этим летом.

Я искоса смотрю на него, принужденно киваю и надменно ухмыляюсь.

Он понижает голос:

– Ханна, спасибо за разговор. Надеюсь, у вас все получится.

Я пялюсь на руль, не желаю никого видеть. Стараюсь не слышать, что они говорят друг другу. В груди разрастается огромный комок. Предательство. Становится трудно дышать. Она говорила с ним о нас. Что еще она сказала? Что еще Нейт Андерсон знает обо мне?

Когда мы были детьми, я не сомневался, что Ханна на моей стороне. В любой ситуации она меня поддерживала. Мы могли умереть друг за друга. Никто не посмел бы встать между нами. Но многое изменилось за эти годы, и, как бы мы ни старались, как бы ни хотели восстановить прежние отношения, этого нельзя было сделать в одночасье. Я вел себя как идиот.

– Прости, Нейт. – Я едва различаю голос Ханны, больше не замечаю присутствие Нейта. Время остановилось. Боль, недоумение и отчаяние владеют мной.

Она извиняется перед Нейтом. Невероятно.

На мое предплечье ложится рука, но я осторожно высвобождаюсь. Как сквозь вату слышу, что Нейт говорит о каком-то костре, надеется еще раз с нами пересечься. Я не отвечаю.

Теперь в машине тихо. Воздух тяжелый, голова кружится.

– Ты не смогла бы отвезти нас домой? У меня страшно болит голова, – говорю я. Голос у меня ровный, по-другому сыграть эту сцену я не в состоянии. И показывать Ханне, как сильно я выбит из колеи, не собираюсь.

Отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины. Ханна, не торопясь, проделывает то же самое, переходя на место водителя, и вдруг останавливается.

– Джейкоб… – Она снова хочет коснуться моей руки. Я делаю вид, что ее прикосновение не обжигает мне кожу.

Я мог бы отреагировать слишком остро. Я мог бы вообразить, что ничего не произошло. Ханна не могла предать меня, не так ли? Но переварить все это я сейчас не в силах, как и размышлять о том, что же это было на самом деле. Я с трудом выдавливаю из себя подобие улыбки:

– Все в порядке, Ханна. Мне просто нужно немного отдохнуть.

Я отстраняюсь от ее прикосновений, сажусь на пассажирское кресло, закрываю глаза и жду, когда она отвезет нас домой.

Заперев дверь, прячусь в своей комнате до конца дня. Мама не была в восторге, когда я предупредил ее, что не спущусь к обеду. Но она не настаивала. Я сказал, что плохо себя чувствую. А по правде, мне сейчас просто не хочется никого видеть. Представляю, как Ханна с Нейтом Андерсоном смеются надо мной и той грустной жизнью отшельника, которую я проживал, не имея опыта, которым должны обладать люди моего возраста.

Я думаю о встрече руководителей студии, которые решают, как меня уволить. Думаю о беспощадных комментариях под нашими с Ханной фотографиями и о том, что не могу оградить ее от фанатского бессердечия. Думаю о голодных и холодных днях, когда нам отключат электричество.

Я просто должен вернуться в Корею.

Эта мысль наполняет меня ужасом, и я натягиваю чересчур короткое одеяло на голову, обнажая стопы. Дурацкое одеяло.

Раздается стук в дверь, и мое предательское сердце подпрыгивает, надеясь, что это Ханна.

Дверь приоткрывается, и в комнату, пряча от меня глаза, заглядывает Ханна.

– Можно мне зайти, всего на секунду? – неуверенно спрашивает она.

Мне хочется крикнуть «нет» и спрятаться под одеялом.

Мне хочется крикнуть «да» и попросить ее спрятаться со мной под одеялом от всего мира.

Однако я тупо молчу.

– Говорят, ты все еще плохо себя чувствуешь. Я принесла тебе пэ. – Ханна закрывает за собой дверь и протягивает мне круглую грушу. Хочет меня задобрить?

Черт возьми, она слишком хорошо меня знает. Знает, что я не могу отказаться от пэ. Я что-то ворчу про себя, сажусь на кровати и беру из ее рук восхитительно сладкий и сочный на вид фрукт. Выпячиваю нижнюю губу, подношу грушу ко