не по-настоящему. Только для прессы, фанатов и…

Он несет какую-то бессмыслицу, и я не знаю, что и думать.

– Что ты мне не договариваешь, Джейкоб?

– Перед нашей поездкой в Америку мой дядя пытался продать прессе откровенное интервью о моей семье. Предполагалось, что компания сама с этим разберется. Но покупка его молчания, похоже, обойдется ей очень и очень дорого. – Вздохнув, Джейкоб продолжает: – И если компания идет на такие жертвы ради моей семьи, ради меня, менеджеры считают само собой разумеющимся, что сейчас я должен вести себя как послушный мальчик. Больше не сбрасывать звонки и не отлынивать от обязанностей. Больше никаких жалоб и ошибок.

О каких ошибках он говорит?

– А ошибка – это, должно быть, я? – спрашивая, я задерживаю дыхание: слишком боюсь услышать ответ.

Джейкоб опускает плечи, голова падает на грудь. Он не хочет смотреть на меня.

– Ты же знаешь, наши фотографии уже ходят по Интернету. Стало известно об этом и на студии. Менеджеры опасаются, что это негативно скажется на моей репутации. Из-за этого я выгляжу изменником, а мои отношения с Минги находятся под угрозой.

– Гм, но нет же никаких отношений. Это все фейк, да?

– Ты многого не понимаешь, Ханна. Дело в том, что фансервис, спекуляции, манипулирование правдой – все это часть игры.

– Ты прав, я не понимаю. Но ведь ты говорил, что все это тебя уже достало. Не лучше ли сказать менеджерам, что больше не будешь этим заниматься.

– Все не так просто. Я не могу без конца игнорировать их требования, Ханна. Моя семья зависит от меня. Эта работа – все, что у нас есть.

– Неправда. У тебя есть гораздо больше. – Усилием воли я останавливаюсь, прежде чем выпалить, что у него есть я, что я рядом.

– И для других, для всего персонала, с которым я работаю, тоже важен успех предприятия. Это не просто глупое маленькое, никому не нужное телешоу. Если мое поведение поставит его под угрозу, последствия будут катастрофическими. Ты даже не догадываешься, через что мне приходится переступать.

– А как же мы? – Боже, у меня сосет под ложечкой, когда я задаю этот вопрос. И бесит, каким жалким он может показаться. Джейкоб ничего мне не обещал. Мы не успели поговорить, что же между нами происходит. Я даже не знаю, что у него в голове, и это заставляет меня сомневаться во всем, что происходит в моей.

– Ханна, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но я не могу, просто не имею права отказать студии. Было глупо с нашей стороны привлекать к себе столько внимания этим летом, как будто мне нечего было терять. Я не продумал все последствия, и теперь мне конец. Студия в бешенстве. Мин Гён угрожает покинуть шоу, если я продолжу выставлять ее дурой. На кону много денег. И мои фанаты…

– Джейкоб, ты несчастен. Это шоу, эта жизнь съедают тебя заживо. Тебе не позволено делать ничего из того, что тебе нравится. У тебя нет возможности попробовать что-то новое и увидеть новые места. У тебя даже нет времени заниматься своим искусством. Каждый раз, когда ты говоришь о Корее, о своей работе и образе жизни, твое лицо мрачнеет, и я это отлично вижу. Вижу, как это тебя огорчает. Зачем же идти наперекор себе? Ты, безусловно, одаренный актер. Но тебе отвратительно все, что должно происходить за кадром. Не слишком ли высокую цену ты платишь? Забудь их. Забудь об угрозах Мин Гён. Ей это нужно ровно так же, как и тебе. Скажи, что ты не играешь в их игры, и они могут принять это или катиться к черту, – умоляю я Джейкоба. Терпеть не могу видеть его таким несчастным. И, вероятно, из-за своего эгоизма и мысли не допускаю, что он уйдет из моей жизни… уже завтра.

– Я пытался! – Чуть ли не кричит Джейкоб. Его вспышка пугает меня, и я непризвольно отшатываюсь. Он делает глубокий вдох. Видно, что в его душе происходит внутренняя борьба. Он старается взять себя в руки и продолжает уже спокойнее: – Ты не знаешь, о чем говоришь. – Он смотрит на меня: в его взгляде смирение, глаза пустые, внутри, похоже, все выжжено. Это его актерские глаза. – Ханна, это не только моя работа, но и образ жизни, который я когда-то выбрал. Он далеко не идеален, но лучше, чем у большинства наших ровесников. Я знаменит, неплохо зарабатываю, и зрители хотят узнать обо мне побольше.

– Ты слышишь себя? Это не то, к чему ты стремился. Это ложь, которой тебя кормит студия и которой ты сам себя кормишь, чтобы мириться со всем, что делает тебя несчастным. Это не ты. Эта жизнь – хорошо продуманная ложь, Джейкоб. – Я хватаю его за руку и сильно сжимаю, словно пытаясь разбудить, прогнать кошмарное сновидение.

Он качает головой и отдергивает руку. Напряжение между нами как натянутая струна, которая вот-вот лопнет. Его ноздри раздуваются, а в глазах что-то искрится.

– Не такая, как твоя жизнь, да, Ханна? Ты красишь волосы и делаешь все возможное, чтобы не быть «кореянкой» в школе. А теперь, когда началось повальное увлечение всем корейским, ты вдруг злишься. Но ты же так старалась изменить себя, чтобы не казаться той, кто ты на самом деле. И это выходит тебе боком. Может, если бы ты была собой, а не тем, кем, по твоему мнению, хотят тебя видеть другие, ты бы не была так одинока.

От изумления я теряю дар речи. Его слова задевают меня за живое, ранят самую уязвимую часть души. Я не готова к такой атаке, только не от Джейкоба. Пытаюсь осмыслить, что он сказал. Выходит, такой Джейкоб меня видит? Выходит, я зачем-то притворяюсь, выдаю себя бог знает за кого? Как он посмел?! Оказывается, он меня совсем не знает. Меня трясет от гнева.

Нанеси удар в ответ. Сделай ему больно.

– Чья бы корова мычала. Это именно то, чем занимаешься ты. Когда ты в последний раз был по-настоящему собой? С кем ты общаешься? Ты хоть помнишь, каков ты настоящий? Или ты настолько вжился в роль Джина Сока, так увлечен им, что уже давно видишь мир его глазами? Да того Джейкоба, которого я знала, больше не существует. А не хочешь ли сам последовать своему гребаному совету? Может быть, тогда и ты избавишься от одиночества. Только ко мне ты точно не придешь плакаться! – Последняя моя фраза звучит как угроза.

– Ну вот, опять ты за свое. Отталкиваешь людей и тут же со всех ног мчишься прочь. Твоя фишка –