Акио обнял ее сзади, согревая, успокаивая. Девушка приникла к нему в поисках опоры, и страх отступил. Она верила ему.

— Не бойся, — повторил он шепотом на ухо. — Посмотри вниз, Мия. Это — Эссо.

Остров лежал внизу, затянутый легкой туманной дымкой. Покрытые темно-зелеными лесами горы, похожие на хребты спящих зверей, скалы, равнины. Совсем вдалеке виднелся изрезанный бухтами берег. Человеческие поселения — вписанные в ландшафт, почти неразличимые на фоне царственной северной природы.

Самый большой из Благословенных островов. Чтобы пересечь его из конца в конец, требуется две недели. Богатые земли — железо и медь, мрамор и алмазы, пушной зверь, ценное дерево, лосось в прибрежных водах. Сухие цифры из записей даймё внезапно облеклись в плоть. В эти леса и горы, рыбацкие деревеньки и шахты на востоке, в людей, которые жили, трудились, любили друг друга и рожали детей.

Малолюдная земля. Суровая, неприрученная. Слишком дик этот край, слишком холодны и темны зимы.

— А это, — Акио развернул девушку лицом к статуе орла, — мой первопредок.

Мия округлившимися от изумления глазами посмотрела на статую.

— Такэхая? — недоверчиво спросила она.

Он кивнул.

— Все высокорожденные — потомки богов, Мия. Раньше у Такухати был обычай. Глава клана должен был прийти сюда со своей избранницей. Считалось, что, если девушка окажется недостойной, мой первопредок оживет и сбросит ее со скалы.

Девушка вздрогнула, а он снисходительно улыбнулся:

— Не бойся. Такого не случалось ни разу, это просто легенда. Шли годы, браки по любви уступили место политическим союзам. Обычай знакомить избранницу с основателем рода был забыт. Но иногда приходит время вспомнить забытое. Это, — даймё протянул руку в сторону обрыва, — моя земля. И я хочу, чтобы ты стала ее хозяйкой.

Мии показалось, что она спит.

Это было абсолютно немыслимо и невозможно. Должно быть, она ослышалась. Или это все сон, сладкие грезы.

Или он смеется над ней.

Даймё не женятся на безродных гейшах. Никогда. Даже в сказках.

Она зажмурилась крепко-крепко, не пуская в сердце кипучую, сумасшедшую радость, страшась поверить в невероятное.

Так не бывает! Просто не бывает, и все!

Мия даже ущипнула себя — яростно, со всей силы, чуть выше локтя. Стало больно до слез, она ойкнула и открыла глаза.

Акио все так же обнимал ее за плечи, защищая от ветра и жути близкого обрыва. Лицо его было серьезным — ни следа насмешки, только напряженное ожидание.

Она заглянула в его глаза и почувствовала, что тонет, растворяется в синеве.

Быть его женой! Рожать детей, похожих на него — таких же красивых и гордых. Всегда ощущать его защиту, заботу. Подчиняться его властности. Помогать во всех делах, ободрять, когда он расстроен, вместе с ним встречать счастье и беды, любить его ночами… И просто быть с ним!

Ее безнадежная, безумная, обреченная мечта.

— Но как же… — пробормотала она, запинаясь. — Вам же нужен наследник…

Акио помрачнел и стиснул зубы.

— Ты родишь мне наследника.

Девушка покачала головой:

— У него будут черные глаза. Как у меня. Вы не простите мне…

— Я не прощу себе! — перебил он ее резко. — Не прощу, если потеряю тебя. Не в магии честь даймё, и не магия делает самурая самураем. Ты родишь мне сына, Мия, и я воспитаю его как мужчину. Никто не посмеет сказать, что он недостоин быть правителем.

Его руки сжались, притискивая Мию крепче. И захочешь — не вырвешься.

— Вы… — Она задохнулась от внезапного озарения. — Вы любите меня?

— Люблю.

Несмотря на пронизывающий холодный ветер, от этого простого и такого важного слова, произнесенного будничным тоном, стало жарко. Жарко и безумно сладко, так хорошо, как бывало только в минуты высшей близости, ослепительные мгновения блаженства, слияния с мужчиной. Сердце стучало в груди, рвалось наружу. От пронзительного, почти невыносимого ощущения счастья и невозможности выразить его хотелось плакать.

Любит…

Любит!

— Я согласна! Господин, я… Я тоже люблю вас!

Он поморщился и чуть отстранился. Как будто она ляпнула какую-то стыдную глупость.

— Называй меня по имени.

— Хорошо, — согласилась Мия, зачарованно вглядываясь в его лицо.

Ей было так невероятно хорошо от прозвучавшего признания. Девушке казалось, что внутри ее вспыхнуло огромное теплое солнце. Нежность, благодарность, восхищение, надежда на будущее счастье и еще множество чувств, которыми так хотелось поделиться с этим мужчиной.

— Акио… — Как странно называть его по имени. Какое у него красивое имя. — Я буду вам хорошей женой, клянусь. Я постараюсь… Я никогда не надеялась. — Она всхлипнула. — Я люблю вас!

Даймё снова поморщился:

— Не надо, Мия. Не притворяйся. Я же не прошу ответных признаний.

Она опешила:

— Но я не…

— Пошли. — Он дернул ее за руку и повел к статуе. Пройдя половину пути, девушка остановилась и выдернула руку.

— Господин, послушайте…

Он нахмурился:

— Потом, Мия. Обряд еще не закончен. Дай руку!

И снова завладел ее ладонью и заставил подойти к мраморной птице.

В высоту сидящий беркут почти вдвое превышал Мию. Черные блестящие глаза статуи недобро рассматривали девушку — так, что ей стало жутко. Пусть Акио сказал, что статуя ни разу не оживала, но надо думать, прочие невесты, которых поколения Такухати приводили сюда, были знатного рода. Что, если Такэхая все же вернется в человеческий мир, увидев, что дальний потомок собирается жениться на простолюдинке?

Акио вынул танто из ножен и несколькими движениями начертил на ладони иероглиф «семья». Быстро, пока кровь не успела свернуться, а порезы зажить, приложил руку к статуе, напротив орлиного сердца.

Мия без слов протянула свою руку. Мужчина нежно погладил ее, поцеловал.

— Будет больно, — предупредил он. — Потерпи. Я потом залечу.

— Конечно. — Она улыбнулась, пытаясь его ободрить.

Почему он не верит, что Мия тоже любит его? Как найти слова, чтобы достучаться, заставить услышать?

Больно не было. Несколько легких, почти неощутимых прикосновений остро заточенной стали. Мия подняла руку, чтобы оставить кровавый отпечаток рядом с отпечатком ладони Акио.

Несмотря на холодный ветер, мрамор был теплым. Девушка подержала немного руку, потом убрала.

Глаза статуи на мгновение вспыхнули небесной магической синевой. Мия вскрикнула и попятилась. Стало так страшно, что она непременно пустилась бы наутек, если бы здесь было куда бежать.