А возможно, она просто побоялась услышать его ответ.

Но он вернулся. Остальное не важно.

Она обхватила руками его подушку, потерлась об нее щекой и сама рассмеялась этому жесту. Зачем обнимать подушку, когда можно пойти и обнять живого мужчину?

Мия вскочила и, мурлыкая под нос смешную детскую песенку, принялась одеваться.

С этой же песенкой — вот привязалась, не выкинешь из головы — она заглянула в соседнюю комнату, но Акио там не было. Только на столе лежала стопка бумаг — с утра даймё уже успел просмотреть все, что натворила Мия за время его отсутствия.

Удивительно, но почти на каждом принятом ею решении теперь стояла красная печать в виде стилизованного профиля птицы — личное одобрение даймё.

Глупо улыбаясь, Мия села за столик. Бегло просмотрела свежие письма — ничего важного или интересного.

Кроме последнего, с печатью клана Накатоми. Распечатанное, оно лежало внизу под стопкой других писем.

Мия помедлила. Акио не запрещал ей читать его переписку с другими даймё, она сама воздерживалась от этого, из уважения к этой части его жизни. Части, в которой наложнице и даже секретарю не было места.

Но это было не просто письмо от равного. Коджи Накатоми, один из мятежных даймё юга. От того, насколько надежен этот человек, зависит судьба Акио, а значит, и самой Мии.

Сгорая от стыда, девушка развернула письмо и уставилась на столбики иероглифов.

Ей потребовалось перечитать послание трижды. Лист бумаги выпал из бессильно разжавшихся пальцев и спланировал на пол. Мия сидела, уставившись перед собой невидящими глазами.

Было не больно, только очень холодно, словно душа замерзла, заледенела в один миг.

Стукнула дверь за спиной.

— Вот ты где!

Девушка съежилась от звука его голоса.

— С утра за бумаги? — добродушно упрекнул даймё, обнимая ее за плечи. — Я видел твои записи. Неплохо, но ты слишком добренькая девочка…

Мия сжалась. Слушать, как Акио рассуждает как ни в чем не бывало, было невыносимо.

Он уловил ее настроение и нахмурился.

— Что случилось? — требовательно спросил Акио, заглядывая в лицо девушке. — Мия!

Преодолевая себя — больше всего ей сейчас хотелось разрыдаться и выбежать из комнаты, — Мия посмотрела в упор на мужчину.

— Вы женитесь?

Акио не смутился, только помрачнел.

— Женюсь.

Она уже знала, что женится, но все равно это признание было как удар под дых кулаком. Мия хватала воздух ртом и смотрела на мужчину с беспомощной обидой.

Даймё должен жениться, Мия не была наивна и понимала это. Понимала, но надеялась, что это случится еще очень не скоро. Может, пройдут годы. А может, Акио и вовсе не найдет женщину, которую сочтет достойной стать его женой.

Но так быстро и так внезапно! Без предупреждения! Не сказав ей ни слова!

А с чего он должен был предупреждать Мию? Где это видано, чтобы самурай спрашивал мнения наложницы, жениться ему или нет? И с чего это Мия вообразила, что она для Акио особенная? Только потому, что он диктует иногда ей письма и разрешил навести порядок в своем архиве? Или оттого, что иногда называл своим сокровищем и счастьем?

Слова — это просто слова.

— Мне нужен наследник. — Акио опустился на татами рядом и обнял Мию. Она, обычно с трепетом откликавшаяся на любое его прикосновение, застыла в его руках безжизненной куклой, но он словно не заметил этого. Нежно поцеловал девушку в лоб, погладил по распущенным волосам. — Продолжить род — мой долг. И это ничего не меняет, Мия. Ты останешься моей наложницей. Я буду заботиться о тебе. У нас будут дети, я признаю их и воспитаю, не делая разницы между ними и законными.

Мия со всхлипом глотнула воздух. Каждое его слово было как острый нож, который даймё вонзал ей в сердце.

— Вы приведете ее сюда? — спросила она чужим, неживым голосом.

Он задумался.

— Возможно. Или оставлю в Тэйдо. Южанкам плохо подходит Эссо. Здесь слишком холодно.

— Я тоже с юга, господин, — все таким же неживым голосом напомнила Мия.

На мгновение она увидела свое будущее — будущее наложницы сёгуна в его родовом замке на севере. Редкие визиты Акио, торопливые ночи вместе, и вот он снова улетает на юг, в Тэйдо, где его ждет жена, наследники и срочные государственные вопросы. Бесконечно долгие зимы на занесенном снегом куске земли, холодная постель, одиночество в душе, ранняя старость…

Это было так безнадежно, жутко и жизненно, что Мия чуть не закричала. В этот миг ей показалось, что даже участь гейши в «Медовом лотосе» лучше той, которую выбрал для нее даймё.

Акио нахмурился:

— И что?

Его руки напряглись, он чуть встряхнул Мию за плечи:

— Что за истерики? Прекрати!

Девушка подняла на него залитые слезами глаза. В груди ощущалась странная пустота, и эта пустота болела.

— Вашей супруге не понравится, что у вас есть наложница.

— Потерпит, — отрезал Акио.

— Отпустите меня, господин. Я уеду.

— Уедешь? — Он нахмурился. — Куда? Ты в своем уме, Мия?

— На Рю-Госо. В Самхан. Куда-нибудь.

— Не говори глупостей. Девочка моя, свадьба ничего не изменит.

Акио произнес эти слова со страстной убежденностью, он действительно верил в это.

Но Мия знала: свадьба изменит все.

Мир заволокло серой пеленой тумана, словно злой колдун украл все краски и саму радость, оставив взамен ноющую пустоту в груди.

Мия вставала поздно, до последнего не желая расставаться со снами. Тяжелые и муторные, они все же были лучше опостылевшей реальности. Равнодушно позволяла служанке одеть и причесать себя, равнодушно спускалась к завтраку и жевала пищу, не чувствуя вкуса.

А дальше начинался длинный и тягостный день. Если Мию никто не трогал, она могла часами сидеть у окна, уставившись во двор невидящими глазами. Но чаще от нее чего-то хотели. Юрико жалобно всхлипывала и уговаривала сходить прогуляться, приходила госпожа Масуда с предложениями съесть что-то вкусное или уложить волосы в новую прическу.

Приходилось отвечать, вставать, идти куда-то и что-то делать.

Сложнее всего было с Акио. При взгляде на Мию он становился просто невменяемым. Дикие вспышки гнева даймё пугали девушку, даже несмотря на окутывавшую ее апатию.

Особенно плохо было в тот раз, когда он попытался поцеловать ее. Прикосновения, раньше вызывавшие жаркий трепет, теперь показались чужими и неприятными. Мия, помня о своем положении наложницы, попыталась скрыть это, но Акио все равно почувствовал ее равнодушие. Выпустил из объятий, грязно выругался и ушел в зал, где почти три часа рубил невидимого противника.