в тело реципиента размазней или робким мальчиком я никогда не был, как ни пытался притворяться. Поэтому еще тогда мной и конторские заинтересовались, и даже Никита Егорович чуть в разработку не взял.

— И что? — улыбнулся я. — Составила портрет? Психологический.

— Ага. Только по нему тебе получалось лет сорок, как минимум. Я тогда подумала, конечно, что ошиблась. Метод дал осечку, ведь психология рассчитана на обычных людей и на людей с отклонениями. А ты особенный оказался.

— Конечно, психология ошиблась, — пытался я продавить эту версию. — Как можно всех под одну гребенку? А со мной все просто — с карьерой поперло, хватка нужная оказалась. Это, скорее всего, генетическое. Отец родной ведь всю жизнь журналистом лямку тянул, всегда что-то вынюхивал, правду искал. Обладал чуйкой, этого у него не отнять. И на месте никогда не сидел, вот я в него и пошел.

Я говорил и говорил, будто это могло сбить мою собеседницу с мысли. Все силы уходили на то, чтобы придумывать еще слова, а милая улыбка приклеилась к лицу, как жертвы маньяка — гримаса ужаса.

— Андрей, стой! — крикнула Света. — Тормози!

Я надавил на педаль тормоза, шины взвизгнули, а мы клюнули носом.

— Ты куда едешь? Не видишь? Нам же красный!

— Прости, что-то не заметил, — я сдал назад, освободив зебру от нашей «Волги».

— Раньше я за тобой такой невнимательности не замечала, — Светя смотрела на меня с испытующим прищуром, будто рассматривала под лупой.

А я лихорадочно прокручивал в голове очередные отмазки. Блин, надо еще за дорогой как-то следить умудряться. Я сжал руль вспотевшими ладонями и сглотнул.

— Поехали в гостиницу, пообедаем, там в ресторане и поговорим, — неожиданно предложила Света.

Сказала она это мягко и ненавязчиво, но почему мне показалось, что меня вызывают на допрос?

— Это можно, — кивнул я, не желая отказываться и забиваться в угол. — Ресторан там очень приличный. Особенно лапша с фрикадельками мне нравится. А тебе?

— Лапша? — Света улыбнулась. — Ну-ну...

* * *

В обеденное время ресторан почти пустовал. Мы устроились в уголке, за дальний столик. Пухлый усатый официант, обрадовавшись завсегдатаям, которые раньше на чаевые никогда не жались, расплылся в улыбке Чеширского кота.

Трапезу, впрочем, мы заказали тривиальную, чтобы не ждать гуся в духовке.

— Что будете пить? — пухляш так просто не отстал, знал, что трезвый посетитель не обладает должной широтой души, скуп на чаевые и вообще выглядит другим человеком.

Но я-то сразу его просек. Говорят, и водку создали лишь для того, чтобы русские не правили миром.

Я раскрыл рот, чтобы заказать чай с шиповником, но Света меня опередила:

— Я бы вина выпила. Красного. Принесите, пожалуйста, вот это, например. «Бастардо».

— Прекрасный выбор, крымское марочное вино, — по-лакейски склонился официант. — Бокала два принести? — официант вопросительно на меня уставился.

Белый день на дворе, а Света решила винца испробовать. И это в рабочее время. На нее это совсем не похоже. Что ж... Сгорел сарай — гори и хата.

— Два бокала, — кивнул я. — После сегодняшних событий мне бы тоже не помешало пару бокальчиков вина употребить.

Горохову скажем, что со свидетельницей долго работали. И на работу сегодня не вернёмся. Никита Егорович, безусловно, поверит, ведь репутация у нас, как у Верховного Понтифика. Как говорили в одном фильме, давно пора ее немного испортить.

В полутемном зале с занавешенными окнами вместо вечернего ВИА песни вещали веговские динамики.

— За что выпьем? — после того, как официант наполнил бокал, Света подняла его первым.

Сделала это как-то торжественно, будто действительно повод был.

Вот хитрюга, хочет меня напоить и все выведать. Я немного замешкался, но отогнал от себя эту дрянную мысль. Не такого же плохого мнения я о Свете?

— За успех в раскрытии нашего очередного дела, — дежурно продекламировал я.

— Не-е... — Психологиня поморщилась, — давай за тебя.

— С чего это вдруг?

— Так хочу.

— Это после того, что бабка наговорила?

— Да нет. Просто мои догадки подтвердились, — загадочно улыбнулась она. — Ну, если не хочешь ничего рассказывать, я не настаиваю.

Моя душа кричала: «Хочу, хочу рассказывать!», а осторожность и чуйка опера брюзжала: «Ни за что на свете!».

Я прочистил горло.

— Как-то неудобно мне за себя пить, вроде, не юбилей приключился. Только летом четвертак стукнет. Давай тогда лучше за нас. Успешных и красивых.

Дзинь. Мы отпили вина из пузатых длинноногих бокалов.

— Ты считаешь меня красивой? — в глазах Светы блеснул огонек.

— Все так считают, — я опустил глаза в тарелку, ища кусок селедки в наваленной «шубе».

Очень важное занятие, своевременно селедкой вино закусить.

— Спасибо.

— Это не комплимент, это факт, — поморщился я, хрумкая сельдью, для вина она подходит так же, как калоши для папуаса.

— А муж этого не ценит, — на лице Светы промелькнула еле уловимая тень обиды.

— Ну и дурак, — я подлил нам еще вина. — С нашей работой вообще жен и мужей иметь противопоказано.

Света вздохнула:

— Ты мысли мои читаешь, не клеится у нас что-то в семье.

Мое сердце приятно екнуло.

— Ты не переживай, разведешься, нового найдешь, или решишь, что одной лучше. Я вот один — и ничего.

Света бросила на меня укоризненный взгляд:

— Нового найдешь? У тебя все так просто, Петров?

— А что заморачиваться? Сама же согласилась, что работа превыше всего.

— Но... Это же неправильно.

— Согласен, — я вдруг вспомнил слова сегодняшней провидицы и на некоторое время, задумавшись, будто отключился от действительности.

Неужели я делаю что-то не так? Ловлю маньяков и отъявленных преступников, используя знания и навыки из будущего, продвигаюсь по карьерной лестнице. Да и не только.

Олежке вон помог. Вроде человеком становится. Его приемные родители оказались отличной семьей для мальчика. Вырос он уже, в этом году семнадцать стукнуло. Собрался поступать в мединститут. Ну, и правильно. Нельзя ему в ментовку. Довела его тогда система, что он собственного друга убил. А так, глядишь, врачом станет. В девяностых подскажу ему, чтобы частную клинику открыл. Будет первым, на волне и в жизни нормально устроиться сможет. Не повторит ошибок прошлого. И никого не убьет... Ведь так?

«Кто тебе ближе всех?» — шелестело у меня в голове.

— О чем думаешь?