Виталий сидел перед отцом, оглушенный и подавленный. Это что же получается, он – слепой идиот, который ничего не видит вокруг себя и не понимает?

– Но почему ты мне тогда ничего не сказал? Почему ничего не объяснил? – В его голосе звучала обида на отца, Виталию казалось в тот момент, что его предали, бросили на произвол судьбы и не предупредили об опасностях.

– Потому что ты мне не поверил бы, – устало объяснял отец. – Вспомни, я ведь намекал тебе, пытался до тебя донести, что придется столкнуться со многими издержками профессии, что в ней не все так гладко и позитивно, как тебе кажется, что в ней есть и свои темные и сложные стороны, я честно пытался дать тебе это понять, но ты ничего не хотел слушать. Я понял: пока ты собственными глазами не увидишь, пока на собственной шкуре не прочувствуешь, все мои слова останутся пустым сотрясанием воздуха. И вот, наконец, все случилось. Просто удивительно, что тебе удалось проносить свои розовые очки почти три года. Я думал, что уже через месяц практической работы ты прибежишь ко мне со своими вопросами, а тебя судьба хранила и давала возможность пребывать в приятном заблуждении. Я и сам не сразу ушел с практики, проработал еще полтора года, надеясь, что сумею встроиться в новые обстоятельства и условия и при этом не замараться. А когда понял, что ничего не получится, тогда и ушел. Теперь твой черед принимать решение.

– Какое решение, папа?

– Уйти из профессии, разумеется. Ты можешь заняться наукой или преподаванием, как я, поступить в аспирантуру. В конце концов, можешь получить другое образование и заняться другим делом, более чистоплотным. Выбор за тобой.

После этого разговора Виталий вернулся домой сам не свой и напился. На следующий день он постоянно думал о словах отца, прислушивался к себе и понимал, что вопрос «замараться или не замараться» его почему-то мало волнует. В 25 лет хотелось всего, о чем говорили и что показывали на журнальных картинках и по телевизору. Ему снился красный «Сааб», а от слов «Канарские острова» подгибались коленки. Зачем же уходить из профессии, если можно все это иметь и радоваться жизни? К этому моменту он уже был женат, и жена Мила, его ровесница, тоже очень хотела всего, и много, и сейчас. Она тоже была заражена зарождающимся гламурчиком. И когда Виталий пересказал ей свой разговор с отцом, удивленно вздернула красиво очерченные бровки:

– Да ты с ума сошел – профессию менять! Если бы я знала, что у вас можно столько зарабатывать, ты бы у меня давно уже деньги домой чемоданами носил.

Виталия покоробила такая меркантильность, но он не смог долго сердиться и негодовать, потому что понял: Мила, которая хочет много и сразу, ничем не отличается от него самого, желающего в те годы того же. Они были молоды, азартны, задорны, они сразу же после свадьбы решили не торопиться с детьми и пожить в свое удовольствие, и разве можно было успешно бороться с соблазном сделать это удовольствие еще более ярким и полным? Наверное, есть на свете люди, которым такая борьба вполне удавалась, но Виталий Кирган оказался не из их числа.

Примерно через месяц отец спросил:

– Ну, что ты решил?

– Ты о чем? – Виталий сделал невинное лицо.

– О твоем уходе из профессии.

– Я остаюсь, – спокойно и даже весело ответил Виталий.

– Ты уверен, что у тебя хватит ума и сил, чтобы достойно противостоять тем опасностям, которые тебя подстерегают? – аккуратно сформулировал свой вопрос отец.

– Ой, пап, брось нагонять! – махнул рукой Виталий. – Ты сильно преувеличиваешь все эти опасности и трудности. Не волнуйся, все будет нормально. Другое время наступило, пришли другие люди с другими понятиями. Это надо принять и смириться с этим. Все как-то выживают, и выживают очень даже неплохо. А я чем хуже? Да, все будет немножко не так, как у вас с дедом, но и не так, как ты мне тут живописал. Не беспокойся за меня, я не пропаду.

Отец укоризненно покачал головой.

– Мне жаль, что ты принял такое решение, но я отдавал себе отчет в том, что другого решения ты принять и не мог в силу собственной слабости.

– Ты о чем? – рассердился Виталий. – Почему ты считаешь меня слабым?

– Не сердись, сынок, лучше послушай меня. Тебе слишком хорошо жилось, тебе всю жизнь везло на людей и на обстоятельства, тебя не обижали и не предавали, тебе никто никогда не сделал по-настоящему больно. В этом есть и наша с мамой вина, ты был нашим единственным сыном, и мы делали все возможное, чтобы уберечь тебя от боли, чтобы защитить, махали над тобой крыльями, опекали. Ну, и судьба, конечно, у тебя счастливо сложилась, так везет очень и очень немногим. Я радовался, глядя на то, каким добрым и открытым мальчиком ты рос. Радовался, что ты искренне любишь людей и не ждешь ни от кого ни подлости, ни того, что тебе подставят подножку. Но теперь я понял другое: только в противостоянии невзгодам в человеке прорастает, формируется и крепнет тот самый стержень, который не дает ему сломаться и позволяет принимать трудные, но верные решения. Когда противостоять нечему, когда не с чем бороться, то и стержень не появляется. И я вижу, что у тебя его нет. Ты принял не то решение, которого я от тебя ждал. И мне очень жаль. Я отдаю себе отчет в том, что убеждать тебя сейчас бессмысленно, мои слова для тебя – пустой звук, ты считаешь меня отжившим свой век, старым, глупым и бесполезным, думаешь, что я ничего не понимаю в современной жизни, и у меня нет способа переубедить тебя. Мне остается только ждать, когда жизнь сама тебе все объяснит, и хочу надеяться, что это не окажется для тебя невыносимо болезненным. Впрочем, если судьба тебя действительно хранит, то она тебя и от этого убережет. Удар будет не слишком сильным.

– А может, вообще без удара обойдемся? – весело спросил Виталий. – А то у меня такие радужные перспективы, а ты мне настроение портишь. Мы с Милкой этим летом, если все будет нормально, хотим на Канары съездить. А к концу года я, глядишь, и на машину заработаю. Хочу «Сааб» взять, давно мечтал. Жизнь-то налаживается! А ты меня какими-то ударами судьбы пугаешь.

– Удар тебя настигнет, можешь не сомневаться, – сухо сказал отец. – И дай бог, чтобы он оказался не смертельным.

Отец вышел в прихожую, оделся и ушел. С того момента отношения у него с сыном стали сухими, ровными, гладкими, как хорошо обработанная доска. Виталий жил и строил карьеру по собственному разумению, отец ни во что не вмешивался и вопросов не задавал, но теплота и нежность в его глазах исчезли.

Прошло пятнадцать лет, и оказалось, что отец все-таки был прав. Удар нанесен, и Виталий Кирган, похоже, не справляется с его последствиями. Или все-таки справляется? Ведь он же взялся за дело, он работает. Да, ему не нравится, да, ему не хочется, да, ему в тягость все то, что раньше приносило удовольствие, но неужели он такой же, как его новая подзащитная, которая опустила руки и равнодушно ждет, когда молох правосудия раздавит ее? А ведь она такая симпатичная девушка! Когда Ленар показал ему фотографию Наташи, Виталий даже сперва не поверил, что это она, настолько милое и нежное лицо, обрамленное густыми каштановыми волосами, «как у Мирей Матье», не походило на то лицо, которое он видел перед собой в «допросной». В тот момент он даже подумал, что Наталья не просто раздавлена – она полностью уничтожена как личность. Встреча с Аверкиной заставила его посмотреть на себя словно со стороны. Виталий увидел и содрогнулся. Ему хотелось бежать по улице и отчаянно кричать: