Я не хотела его ни о чем просить. Но, если он потащит меня на чертовой веревке дальше, я не дойду, просто не хватит сил. Мне нужно поесть, нужно принять обезболивающее, нужно поспать.

Костер еще чадил.

«Совсем недалеко отсюда щит», – думала я, сидя у знакомого бревна. Растерявшая запал, почти отчаявшаяся. За щитом другая страна, другая цивилизация. Говорили, куда более технологичная, развитая. Города красивее, люди культурнее, дороги ровнее, дома выше. Много чего говорили. Про другую валюту, про машины, про уклад жизни.

Я уже могла дойти туда. Если не до города, то хотя бы до щита, после до ближайшего поселения. Я бы уже напросилась на ночлег к кому-нибудь, я бы уже знала, что свободна, что переступила порог горькой жизни, сменила черную полосу на светлую.

Но не сменила.

Сидела на том же месте, откуда рванула полчаса-час назад, голодная и теперь еще раненая.

Снова закипал над огнем чайник, только вода в котелке другая – я видела, как мужик ее поменял. Старое пойло выплеснул в траву, все понял.

Я как раз силилась достать из поясной аптечки таблетку обезболивающего – да, у меня кое-что из медикаментов имелось с собой, – когда мне кинули хлеб. Тот упал рядом с ногой.

Я посмотрела на охотника – тот на меня не смотрел. Высеченный профиль, жесткий, равнодушный. Действительно, зачем смотреть на собак?

Корку я съем. Не до гордости.

Хлеб оказался черствым, лежалым, невкусным, но я жевала. Где-то рядом щит. Совсем рядом. Мне нужно двигаться к нему, а не от него – беда. С раной на животе я уже не смогу бежать, так что никакой второй попытки. Хорошо, если смогу идти.

Таблетку я запила водой из кружки, водой, в которой плавали соринки.

Свернулась у бревна, с трудом и через боль поджав под себя ноги.

На меня смотрели, мне так казалось. Глаза открывать, чтобы натыкаться на бездушный взгляд, не хотелось.

* * *

(Martin Wave feat. Washyb – Warning)

Он позволил мне поспать. Совсем немного, но сил в невидимом сосуде набралось. На донышке. Их хватало для того, чтобы идти, пока хватало.

Мы шли, кажется, долго – время не идет, когда вокруг сумрак, когда ничем не отличается монотонный пейзаж. Только оттенки его для меня впервые стали непривычными, красноватыми, наверное, потому что рана. Потому что утекала кровь. Я начинала мерзнуть.

Я могла стать «путёвой». Шанс был. Если бы в тот момент, когда мне по наследству от родственников должен был перейти дом, не вмешались чужие юристы, не отобрали собственность по велению некоего безымянного скупщика земли. Он что-то собирался строить на ней, обещал всем компенсации – обещал, да не выплатил. Это подкосило, я начала закидываться в барах. Алкоголь, мне казалось, помогал выжить…

Да что теперь об этом?

Я не заметила, когда отслоились от нас мужики, исчезли в неизвестном направлении – вероятно, где-то неподалеку находилось поселение. Я не хотела ничего знать ни о них, ни об их жизни; шаги давались все труднее, а охотник пёр, не уставая.

– Только… не тащи… по земле. Если упаду, – задыхалась я.

Веревка. Спина. Мрачная пустошь – вот и весь мой мир. И еще боль в пузе по нарастающей.

Подкруживалась голова – плохой знак.

И я пыталась говорить с тем, кто не желал слушать.

– Послушай, – доказывала спине, – не отводи меня назад… Не надо…

Шорох травы. Меня продолжали вести на поводу, как заблудшую козу.

– У меня деньги есть, – стоило говорить, пока мне позволяли говорить, – я скопила… Зайди в мою квартиру…

Я продиктовала ему адрес – мужик даже не обернулся.

– Там, в туалете, в вентиляционном отверстии…

Наверное, это банально, наверное, все там прячут. Но у меня действительно имелась порядочная сумма, и я оставила ее дома лишь потому, что местные деньги не котировались за щитом. Ни на что не обменивались, считались дешевле конфетных фантиков. А здесь на них можно было жить. Я крутилась как уж, чтобы отыскать человека, способного провести транш «за рубеж». Выполняя задания Зига и Сулли, я налаживала собственные контакты, проворачивала параллельные задания для других людей – мафиози об этом не знали. Работала иногда на двух-трех клиентов за раз. Отсюда и деньги.

«У Флоры есть голова», – говорила я себе и сжимала зубы. Я все спланировала отлично, очень хорошо. И даже в какой-то мере радовалась тому, что, благодаря вынужденному положению, обращалась в тех кругах, куда самостоятельно никогда не получила бы доступ. С влиятельными людьми, с которыми иногда удавалось договориться.

А теперь я удалялась от щита, потому что этот тип, и отчаяние подбиралось все ближе к горлу.

– Там… хватит…

«Неужели ему не нужны деньги?!»

Голова начинала кружиться все сильнее. Пропитывались кровью джинсы.

– Если они тебе наврали обо мне… сказали, что я у них украла, нагрела… не верь…

Он остановился только один раз, когда я это произнесла. Дождался, пока я подойду ближе, и моя надежда на то, что меня решили выслушать, испарилась от холода чужого взгляда. Мне на шею легла чужая теплая ладонь, сухая, огромная, пальцы отлиты из металла. Они сдавили так, что стало невозможно дышать, а охотник спросил:

– Нравится, когда в твое тело поступает воздух?

Не кивнуть даже, дернуться – это всё, что у меня получилось.

– Он продолжит это делать, если ты заткнешься. Так понятно?

Во мне дал трещину очередной поддон, державший важные внутренние перегородки.

Все мимо.

Час, два пути.

Еще.

Сложно молчать, когда идти ты уже не можешь, а трава бесконечна, небо не светлеет. Я ненавидела Формак, мне хотелось света. Настоящего, яркого. Синего неба, красок, хотелось жизни.

– Остановись… Мне нужен… отдых.

Меня не слушали.

Я начала запинаться.

Неопределенное время спустя:

– Позволь мне… посидеть…

Я боялась, что начну падать, что меня опять потащат по земле.

– Да услышь же ты…

Мир уже вращался; ноги ослабели до предела, я брела, как пьяная.

Сейчас день, утро, вечер?

– Только не дергай, – прохрипела я через очередную вечность. Чувствовала, что каждый шаг может стать последним, что сознание ускользает от меня. – Не дергай… веревку…

И повалилась на землю.

* * *

Он мог бы натянуть веревку – было такое желание, – хорошо, что не натянул. Мог случайно придушить.

Девчонка валялась на траве без сознания.