не сумел, будто ни воли, ни гордости у него осталось. Только начал со вздохом в очередной раз створку перевешивать…

— Раньше, знаешь, какой он мужик был? Медведя побороть мог! Никому спуска не давал. А теперь ни силы, ни воли у него не осталось. Уже дети собственные его ни в грош не ставят, хоть и малые совсем. Не мужик, а кисель стал, — с сожалением заключил Яромир.

— И что же, сделать ничего нельзя? — стало жалко Мирону того мужика, что сгорбившись, со створкой возился.

— А что можно? Колдовать в общине позволительно. Ежели оберега у тебя нет — то считай сам дурак. Вред какой здоровью или жизни причинять нельзя, а то ж не вред, а любовь у них считается. А что мужик безвольный стал, так это от любви большой растаял… — развёл руками Яромир.

— А мне с оберегом теперь ничего не грозит? — всерьёз забеспокоился Мирон.

— С таким оберегом можешь спокоен быть, — обнадёжил Яромир. — Вижу, хорошо он сплетён, от души. Власа у тебя, говорят, немалый дар имеет. Значит, всё, что из её рук появляется, силой обладать будет.

Внезапно у сарая пошевелился большой бурый медведь, то того дремавший в тени. Поднявшись, он ловко перекинулся в рослого рыжеволосого юношу. Когда Мирон увидел это в первые, то в панике за меч схватился, теперь уже знал, что это — молодой ведьмак Ерофей, который родился в деревне и был оборотнем. Натянув на себя рубаху, Ерофей подошёл к Мирону и Яромиру.

— Я тут ненароком слышал, о чём вы говорили, — бесцеремонно улыбаясь, он вмешался в разговор, сразу обратившись к Мирону. — Ты бы любимой своей в ответ подарок какой подарил. Платок там или букет цветов, — со знанием дела подсказал он. Ерофей в деревне считался знатным шалопутом и в девицах толк знал.

— В кои веки дело говоришь, Ерофей, — усмехнулся Яромир, хлопнув рыжеволосого конопатого парня по плечу. — За обереги всегда благодарить надо. А ещё лучше жениться на той, которую любишь, чтобы не сеять в девичьем сердце сомнения.

Мирон согласно кивнул. Он и сам уже понял, что отблагодарить надо Власу. Она ведь и правда уберегла его от беды. А это дорогого стоит.

* * *

Уложив заготовку для пирога на противень, Власа украсила её плетёными косичками из текста, чтобы было не только вкусно, но и для души приятно. За спиной в ожидании дышала жаром затопленная печь, где Власа уже успела испечь пирожки с капустой и луком.

Закончив украшать будущий пирог, Власа также поставила его в печь и услышала, как скрипнула дверь в дом. Обернулась, а там Мирон стоит на пороге и в одной руке что-то за спину прячет.

— А ты рано сегодня, — удивилась Власа, отряхивая с ладоней муку.

— Решил не ждать вечера. Это тебе, — он сделал шаг вперёд и протянул Власе из-за спины букет полевых цветов.

На мгновение растерявшись, Власа взяла букет и вдохнула сладкий, медовый аромат, наполнивший весь дом. Казалось, цветы пахли солнцем и дождём, уходящим летом и одновременно утреней росой…

— Спасибо, — потрясённо выдохнула Власа, не ожидая такого подарка.

— Хотел поблагодарить тебя за оберег. — Мирон тоже улыбнулся, приблизившись, и ласково коснулся тыльной стороной ладони щеки Власы. Видно поцеловать хотел, да не решался после прошлого раза…

Власа встретилась взглядом с его синими глазами, в которых как будто отражалосьнебо. И не удержалась, сама подалась вперёд, нежно целуя Мирона в губы. Он сразу ответил, жадно целуя в ответ. Его руки крепко обняли Власу за талию, притягивая к себе.

Нежность и страсть затуманили разум. Власа запустила пальцы в непослушные светло-русые волосы Мирона, прижимаясь к нему. В этот миг она буквально таяла в его объятиях, чувствуя, как крепкие руки сквозь тонкую ткань платья ласкают её спину и талию, постепенно спускаясь ниже…

Запах подгорелого пирога привёл её в чувство.

— Ой, горит! — переполошилась Власа и бросилась к печи, выскользнув из рук Мирона. Она поспешно вытащила противень с пирогом, что успел почернеть с краёв. — Сгорел немного…

— И не только пирог, — услышала она голос Мирона, который поцеловал её в шею.

— Мирон! Ты меня с ума сведёшь, — засмеялась Власа, положив противень с пирогом остывать.

— Так стараюсь. Изо всех сил, — с улыбкой признался Мирон. — Да и вообще, может, я жениться на тебе хочу?

— Ну, раз хочешь, так женись. Зачем дело встало? — в тон ему ответила Власа, не придав словам Мирона особого значения. — Давай ужинать лучше. Сейчас налью только медового взвару…

Глава 19

На следующий день Мирон вернулся около полудня и сказал, что в деревне собирают отряд воинов для убийства упырей. Мол, совсем те замучили ближайшие деревни, никакого спасу от них уже нет.

— И я решил, раз виноват в том, что нежить на волю выбралась, то помочь должен. Так что сегодня в ночь с ними пойду на охоту, — воодушевлённо закончил Мирон.

— Ты же ещё только учиться начал с мечом обращаться! Какая охота? — опешила Власа, едва не выронив из рук зерцало, которое одолжила вчера у Агнии, встретив её у шатра Хельги. — Тебя же убить могут!

— Я не один пойду. Яромир сказал, что настоящие воины в бою учатся, он хочет меня в деле увидеть. Вот и докажу ему, чего я стою! — гордо заявил Мирон. — Если охота будет удачной, то мне позволят в деревне остаться и дальше обучаться мастерству.

— Неужели нет другого способа остаться? — Власа подошла к Мирону и положила ему руки на плечи, заглядывая в глаза. — Ты ещё не готов к бою с упырями. Не ходи на охоту.

— Я не передумаю. — Мирон сжал её руки в своих и улыбнулся. В его глазах была такая уверенность, что стало ясно — не переубедить. — А когда вернусь, то возьму и женюсь на тебе. Пойдёшь за меня?

— Ты это серьёзно? — не поверила Власа.

— Ну, так пойдёшь? — нетерпеливо переспросил Мирон.

Власа почувствовала, как сердце забилось в груди от волнения. Неужели правда? Что же ответить? Она так хотела этого, представляла в мечтах, а тут раз — и не знает, что сказать.

— А вот узнаешь ответ, когда вернёшься, — придумала Власа, хитро улыбнувшись.

— Вот как, значит? — растерялся Мирон, несколько сбитый с толку.

— Да, вот так, — подтвердила Власа, с трудом сдерживая смех, до того озадаченным выглядел Мирон. Небось, думал, согласиться сразу, да на шею ему бросится. А вот и нет. Ничего, пусть подождёт ответа, поволнуется… Не даром же говорят, что слишком легко даётся — не ценится потом.

— Ну что ж, я своего решения менять