там и спирт! — заявляет он торжественно. — Не может не быть спирта! Контакты, там, протирать, оптику, образцы хранить… Я и так, и этак просил — ни капли не выдала! Я уже такой сухой, что скоро улечу, как осенний лист!

— Вот алкаш…

— Иди в жопу, ты, будущий моей бывшей! Вот женит она тебя на себе, тогда и поговорим. Тоже, небось, забухаешь от такой жизни!

— Давно в лоб не получал, — уточняю я, — отвык?

— Да ну тя нафиг. Я тут единственный проводник, и ни хрена ты мне не сделаешь. Давай свалим уже из этих непьющих краёв туда, где есть дневные разливухи и круглосуточные алкомаркеты! Давно меня так не тянуло на Родину!

— Только на базу заскочим. Я же замкомандира, надо убедиться, что всё штатно.

— В эту пыльную задницу, где ни капли спиртного? Ты смерти моей хочешь?

— Пока нет. Но если не перестанешь ныть…

***

На резервной базе пусто и пыльно, почти всех разогнали в отпуска, осталась интендантская группа, занимающаяся переучётом всего, и, конечно, Джабба.

— Проебал командира, лепила? — предъявляет она мне.

— Кому лепила, а кому и замок.

— Я тоже зам, хоть и по хозчасти, так что не надо пальцы гнуть!

— Многие дембельнулись?

— На удивление, нет, — отвечает Джабба. — Я думала, сбежит больше.

— Дело военное, — пожал плечами я. — Кто-то, конечно, за время отпуска передумает, но вряд ли многие.

— Ещё бы, вы ж все без башки, вояки чёртовы.

— Именно мы зарабатываем на твой оклад, Джабба, — напомнил я.

— Чёрта мне в тех деньгах? Старой, страшной, одинокой бабе? У меня их и так до смерти хватит.

— Тогда что ты тут делаешь?

— Вас, долбоёбов, с выходов жду. И гробовые выплаты подписываю. Охуенная у меня жизнь, да?

— Ты сама её выбрала, Джабба.

— Я знаю. Твои боевые уже на счету, можешь валить жениться.

— И ты в курсе?

— Все в курсе. Давай уже, видеть тебя не могу.

— Пока. Буду на связи, — попрощался я.

— Скажи, — окликнула она меня уже в дверях, — они вернутся? Слон, Змеямба?

— Да хер же их знает, Джабба, — сказал я честно и ушёл.

***

— Всё, свободен! — скомандовал я Петру, когда его пикап занял собой весь гараж, уперевшись бампером в ворота. — Оплату тебе Джабба уже перевела. Захочешь ещё, обращайся к ней, у нас бывают транспортные контракты.

— Слушай, — сказал он умоляющим тоном, — здесь же есть какой-нибудь магаз? Ну, чтобы с бухлом? Не могу больше!

— Разве что в городе, — ответил я недовольно, — но ты на своём сарае по горной тропе не проедешь.

— Вот ж гадство, — расстроился он.

— Ладно, — сжалился я, — у меня в баре был коньяк и водки пара бутылок. В медицинских целях. Вряд ли их кто-нибудь выпил. Сейчас принесу и проваливай. Тут тебе не рюмочная.

— Блин, выручишь, ей-богу!

Я вышел из гаража и зашагал по дорожке к дому. Вечереет, солнце садится, пахнет морем и цветами. Красота! Наконец-то я дома, и здесь меня ждут.

Первое, что я понял, зайдя в гостиную, — мимо коньяка Пётр пролетел. Бутылка стоит на столе пустая. Рюмок две. «Как-то не по-нашему, — мелькнула дурацкая мысль. — У нас пустую посуду на столе не оставляют». В доме тихо, пахнет кем-то чужим. Я вытащил пистолет, дослал патрон и двинулся по коридору, осторожно заглядывая в комнаты.

Никого.

Следов борьбы нет, всё вроде на местах. Только у Нагмы в комнате бардак, но это возраст такой. На столе планшет. Я напрягся, она бы без него никуда не уехала. В нашей спальне никого, кровать разобрана, чужой запах сильнее. Похоже на какую-то незнакомую парфюмерию. Не противный, но странный.

Спустился в сад. Машина на месте. Слегка запылилась, несколько дней стоит. Что тут случилось?

Голоса услышал с пляжа. Слов не разобрать, но звонкий голосок Нагмы звучит без тревоги и паники, я чуть расслабился и убрал пистолет. Ушли купаться, бывает, а у меня просто небольшой ПТСР, после командировок это нормально.

— Папа! — закричала она, увидев меня. — Папа Док вернулся!

Она кинулась мне навстречу опрометью, резиновый сланец на ноге завернулся, споткнулась, проскакала несколько шагов на одной ножке, размахивая руками для равновесия, потом сбросила тапки и побежала босиком. Напрыгнула, повисла на шее, обхватила ногами, завыла от избытка эмоций:

— Уи-и-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы! А-а-а-а-а!

— Тише, тише, колбаса! Я тоже рад тебя видеть!

— Я та-а-а-ак соскучилась! Ну, просто, та-а-ак! Уи-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы!

— И я соскучился. Страшно рад тебя видеть. А где мама?

— А вот же она! И этот, как его, папа… Забываю всё время. Имя такое странное.

— Постой-ка, милая… — я подхватил Нагму под мышки и спустил на песок.

Из-за поворота тропинки вышла Анахита. Весёлая, загорелая, растрёпанная, с мокрыми волосами, в открытом узком купальнике, и её ловко обнимает за талию какой-то рыжий мужик в плавках. Они настолько увлечены друг другом, что замечают меня не сразу.

— Э… Михаил? Док? — останавливается она растерянно. — Ты вернулся?

— О, тот самый Док! — ничуть не смущается рыжий. — Наслышан, как же! Нагма все уши прожужжала!

Он приобнял Анахиту и чмокнул в щёчку. На языке самцов это означает «Моя самка!». Она не отстраняется, значит, согласна.

— Это Калеб, — представила, наконец, спутника. — Настоящий отец Нагмы.

— Вот, папа Калеб, вспомнила, — удовлетворённо подтвердила девочка.

— Ой ты ж божечки! Что я такое вижу! — раздался торжествующий голос сзади. — С огромным удовольствием пользуюсь шансом сказать: «А я тебе говорил!» Жду извинений, ты, будущий моей бывшей! Или это уже не ты?

— Заткнись, Пётр, — сказал я с досадой.

Очень хотелось достать пистолет обратно, но, кажется, пистолетом делу не поможешь.

А жаль.

***

Мы сидим за столом. Я не знаю, куда девать глаза, Нагма сидит на соседнем стуле, ничего не ест и держит меня за руку — наверное, чтобы я снова никуда не делся. Пётр получил бутылку водки и, издавая торжествующие реплики, нас покинул. Смысл их сводился к той же сентенции: «Я тебе говорил, что она…» — заканчивать мысль избегал, опасаясь выхватить.

Анахита сидит спокойная, безмятежно улыбаясь. Калеб непринуждённо развалился