– Ужас какой…

– Чудо, что он вообще выжил, хотя и остался инвалидом – психологическая травма тоже, поверь, была серьезной. Но с надеждой принять участие в международных соревнованиях пришлось проститься.

– Когда Амара заболела, но еще работала, мне пришлось ее заменять. Пришел ее подопечный, камбоджиец, переболевший в детстве полиомиелитом. Его надо было вести на примерку таких, знаешь, новых графитовых протезов. Поразительно было видеть, как он сразу уверенно в них пошел… Вичет тоже смог бы снова бегать, соревноваться…

– В Америке, наверное, да. Но здесь…

Здесь иная реальность. Как она могла забыть? Тира снова почувствовала себя американкой, нелепой со своей упрямой надеждой, которую, в числе прочего, Амара, приняв на себя роль суррогатной мамаши, воспитала в племяннице. «Хорошие оценки – это еще не все…» В последнем классе, рассылая заявления в разные колледжи, Тира передала Амаре слова школьного консультанта по профориентации: «Если бы я метил в университет Лиги плюща, мне понадобился бы солидный трастовый фонд».

Тира даже не знала, что такое трастовый фонд.

– Ты будешь там учиться, – без малейшей заминки ответила Амара, промывая рис в кухонной раковине и ставя его на плиту. – Ты, главное, туда поступи.

Тихая, упорная надежда даже перед лицом заведомого поражения стала неоскудевающим наследством Тиры.

– Ему не вернуть того, что он потерял, но одна неправительственная организация дала ему прекрасный шанс оправиться. Вичета в числе других инвалидов учат жить в новых условиях, открывать и развивать в себе иные таланты. Странно, но, лишившись ног, Вичет научился творить настоящие чудеса руками. Знаешь, он ведь сам смастерил себе кресло.

– Действительно, очень талантливый парень, – согласилась Тира и после паузы спросила: – А что с водителями внедорожников?

– «Хаммер» даже не остановился узнать, что случилось, промчался дальше, а владелец «лэнд крузера» был вне себя, да еще и перепуган до полусмерти – едва мог вести машину, когда повез Вичета и меня в клинику Кальметт. Он за все и заплатил.

Тира пораженно покачала головой.

– Столько жестокости и столько щедрости… Никогда мне не понять нашу страну, наш народ…

– Мне тоже, – отозвался Нарунн. – Однако, когда это говоришь ты, мне отчего-то становится удивительно спокойно и легко, будто я не один… Ты видишь то, что вижу я, – он указал на продавщицу птиц, окруженную множеством бамбуковых клеток. Рядом стояла маленькая девочка, сосредоточенно выдувая пузыри. – Видишь их? Это мать и дочь, рабочая команда. Малышка ловит птиц, мать продает, а купивший выпускает на свободу, чтобы заработать заслуги и получить благосклонный ответ на свои молитвы. Временами мне кажется, мы как эти воробьи: наша неволя и наша свобода тесно связаны между собой и находятся в одних руках, управляются одной и той же силой. – Они поравнялись с одной из бетонных скамей, попадавшихся на набережной через длинные промежутки: остаток роскоши прежних дней. Выбросив кокосовую скорлупу в мусорное ведро, они присели. Флаги разных народов, установленные на шестах по краю набережной, трепетали на постоянном ветру со звуком, напоминающим приглушенный рокот вертолетов – пульс войны. Раз окружающие принимали их за мужа и жену, Тира набралась храбрости положить голову Нарунну на плечо. Постукивая кузнечиком по ноге, она разглядывала развевающиеся флаги – французский, японский, китайский, вьетнамский, российский, флаг ООН. Хроника власти, навязанной и соперничавшей на этой земле. Американский флаг нашелся через несколько шестов вправо. «Меню» – такое название получил начальный этап интенсивных бомбардировок. Американские самолеты бомбили территорию Камбоджи уже четыре года, когда в марте 1969 года операция «Меню» вывела конфликт на новый уровень – начались ковровые бомбардировки. В дело были пущены Б-52 и крупнокалиберные снаряды – сперва в приграничных районах, чтобы уничтожить пути снабжения вьетконговцев. Ричард Никсон заказал щедрый банкет для Камбоджи – один огненный пир за другим. Первая операция носила кодовое имя «Завтрак», дальше шел «Ланч», затем «Ужин», «Обед», «Десерт» и «Закуска». Они утоляли лишь аппетит к разрушениям – в последующие годы бомбардировки усиливались, распространившись в глубь страны. Так был «по ошибке» наполовину уничтожен Ник Лоунг.

– Ты прав, – сказала Нарунну Тира, взглянув на реку, гладь которой разрезал теплоход-ресторан.

– Насчет чего?

– Насчет тесной взаимосвязи неволи и освобождения… – Тира проводила взглядом стаю птиц, пролетавших над слиянием трех рек, направляясь на юг. Если они полетят дальше, пересекая изгиб Меконга по прямой, то достигнут Ник Лоунга. – Правительство, втянувшее нас в полномасштабную войну, дало свободу многим камбоджийцам.

– Не американцы создали красных кхмеров, – возразил Нарунн. – Мы не можем снять с себя ответственность за это насилие, за это безумие – оно чисто наше.

– Пусть так. Возможно, рано или поздно наш народ все равно бы пострадал…

– Но ты хочешь сказать, что американские бомбардировки приблизили наши страдания?

Тира кивнула, затем покачала головой, затрудняясь выразить противоречивые чувства.

– Когда я оглядываюсь на мою жизнь, то страшно жалею, что родилась во времена чудовищных страданий. Я хочу кого-нибудь обвинить, но не знаю кого. Но тут же в голову приходит мысль, что мне сказочно повезло – я не только выжила, но и уехала подальше от всего этого… Иногда кажется, что я бы отсюда не вырвалась без участия Америки в войне… Эта мысль и утешает, и кажется неправильной, но я цепляюсь за нее, когда подступает отчаяние… Я знаю, это бессмысленно, но гнев… только топит, затягивает глубже. Поэтому я испытываю благодарность, потому что порой это единственная линия жизни… Единственно возможный способ выжить.

Они долго сидели молча. Голова девушки покоилась на плече Нарунна, а он зарылся лицом в ее волосы. Тира чувствовала, как он мягко целует ее, вдыхая ее запах, вбирая ее всю через волнистые пряди.

– Когда-нибудь дойдет очередь и до речного теплоходика, – прошептал он, – но сейчас я хочу отвести тебя в особое место.

После показавшегося бесконечным перехода по воде и суше Тунь оказался в лесном лагере – небольшой вырубке в густом тиковом лесу, целиком затененной кронами мощных деревьев. Казалось, он очутился в древнем мире – именно такой была природа много столетий назад, и Туню пришлось напомнить себе, что по-прежнему идет 1973 год.

Стояло прекрасное августовское утро – солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, превращал в драгоценные камни капли дождя, оставшиеся с рассвета. Территорию лагеря усеивали огоньки костров, и над каждым во влажной духоте поднимался дымок. На ветвях тесно висели гамаки под большими полотнищами армейского брезента, походившего на крылья огромных летучих мышей, решивших отдохнуть. Слева от Туня параллельно лагерю бежал ручей с водой прозрачной, как стекло, – можно было видеть камни на дне и голубовато-серые холмики гальки. Молодой солдатик, одетый в черное, присев у кромки воды, пил из горсти, пристроив автомат между животом и коленями. Другой, опустив голову, стоял на коленях на мостках, сооруженных из срубленных молодых тиков, и глядел на свое отражение между круглых листьев кувшинок. Одинокий темно-розовый цветок казался почти красным на фоне черной формы и темной зелени окружающего леса.