— Он не желает никого видеть ни под каким предлогом, — грубо говорит стражник.

Я кричу:

— Это я, Мето! Открой мне!

Когда я подхожу, чтобы постучать в дверь, они хватают меня и валят на пол. Пока я отбиваюсь, они засовывают мне в рот носовой платок. Открывается дверь: похоже, Ромул только что проснулся. Он с трудом выговаривает:

— Впустите его.

Комната у него огромная: посредине высится широченная кровать, а справа я замечаю стул и письменный стол. Кое-где валяются книги, а пол устелен одеждой. Слева, напротив телевизора, стоят два кресла. Ромул ведет меня к ним, опускается в ближайшее и обхватывает голову руками.

— Все время болит голова. Я почти не сплю, даже лекарства не помогают.

— Кто дает тебе таблетки?

— Цезарь 3, а что?

— А что?! Тебе нужно самому сходить в санчасть, прочитать инструкции и выбрать себе лекарства.

— Ты думаешь, что… Ты прав, я последую твоему совету. А сейчас я тебя слушаю, но постарайся говорить покороче.

— Мне нужно встретиться со слугами и детьми, чтобы учесть их пожелания. Я должен иметь возможность свободно передвигаться по Дому и по лагерям, но я по-прежнему завишу от Цезарей. Мне необходим документ, подписанный твоей рукой, который позволит мне перемещаться самостоятельно.

— Напиши все, что хочешь, и я подпишу. Садись за стол. Только, пожалуйста, поскорее.

Выходя из комнаты Ромула, я чувствую себя на седьмом небе от счастья, но радость моя длится недолго: из-за угла на меня нападают четверо «эшников». Пока трое тащат меня к моей комнате, Стефан бьет меня пятками по ногам и в живот. Они швыряют меня на кровать и наваливаются все вместе, а Бернар рявкает:

— Что ты себе вообразил, Мето? Что мы покоримся тебе?

Он отступает и достает из заднего кармана кожаный футляр. Я знаю, что там. Бернар размахивает шилом у меня перед носом:

— Знаешь, что это? Это средство защиты от беспризорных детей, у которых скверно сложилась жизнь. Ты похож на них, Мето, и заслуживаешь такой же участи…

Он осекается: судя по запаху, нагрянули солдаты. Я вскакиваю и вижу Элегия, которого сопровождают двое охранников, вооруженных до зубов. Мои обидчики исчезают в коридоре — все, за исключением Бернара, которого хватают солдаты. Он восклицает с притворной улыбкой:

— Разве нельзя немного поразвлечься с приятелями?

Но, заметив суровый взгляд Элегия, Бернар переходит к угрозам:

— Никто, кроме Цезарей, не властен надо мной. Прочь с дороги!

Мы смотрим ему вслед, а Элегий заявляет:

— Отныне у меня нет полномочий тебя охранять, так что тебе придется забаррикадироваться у себя в комнате. Завтра утром Ахиллес поднимет этот вопрос на собрании.

Я запираюсь на щеколду. После обеда заняться совершенно нечем. Я в бешенстве и вспоминаю последнюю партию в инч, которую мы выигрывали, но противники, схитрив, в последний момент украли у нас победу. Наверное, здесь и впрямь ничего нельзя изменить…

Наступает ночь. Меня не покормили, и я как можно осторожнее открываю дверь. Горячо надеюсь, что зайдет Клавдий, и он является чуть позже. Вид у него озабоченный:

— Как дела? Они не слишком сильно тебя избили? Наша революция началась неважно. Я слышал, как Цезари рассказывали о выборах детям. Это была проповедь послушания, уснащенная недвусмысленными угрозами. Цезари уговаривали их не участвовать в выборах. В любом случае малыши убеждены, что Цезари узнают, за кого они проголосовали. В Доме царит атмосфера страха, Мето, как в худшие времена.

— Я знаю, Клавдий, поэтому и хочу пойти сегодня ночью в спальню малышей.

— Я так и предполагал. Путь будет свободен с десяти минут первого до четверти четвертого. Будь предельно осторожен. Я слышал, что некий Стефан поклялся тебя прикончить.

Я пишу записки для Децима и Мамерка:

Передать детям:

Голосование анонимное и безопасное. Большинство солдат нас поддерживают.

Мето

Я шагаю по коридорам, внимательно прислушиваясь к малейшим подозрительным звукам. Беру в классе мел, осторожно вхожу в спальню и засовываю послания под подушки своим друзьям, а потом иду в туалет, чтобы в каждой кабинке написать:

Я хочу жить настоящей жизнью.

Я не боюсь.

Я голосую за счастье.

Я скажу своим палачам нет.

На обратном пути я улавливаю поблизости чье-то дыхание: за мной следят. Я останавливаюсь. Их, как минимум, трое, и они прячутся метрах в десяти слева. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бросаюсь бежать, а они несутся за мной по пятам. Я открываю дверь стенного шкафа, маскирующего проход, и скрываюсь на лестнице. Дверь захлопывается, и я почти не слышу их. Они дергают за ручки всех дверей и заглядывают в кладовые. К счастью для меня, мои преследователи не знакомы со всеми тайниками Дома. Я жду около часа, прижимаясь щекой к двери, после выхожу. Пусть свободен, моя комната открыта, и ее убирает Аттик. Лицо у него распухло, нижняя губа кровоточит.

— Они ушли полчаса назад, — говорит он, — тебе нельзя здесь оставаться.

— Я запрусь и заблокирую замок.

— Ты смельчак, Мето.

— Ты тоже, Аттик. Передай своим друзьям, что выборы пройдут честно и что они смогут безбоязненно высказаться. Внешность обманчива, и на самом деле многие нас поддерживают, даже среди солдат.

— Ну, раз ты так говоришь…

Я сплю урывками по паре минут. Хорошо, что я вставил в замок ключ: меня неоднократно будят металлический лязг и глухие проклятия за дверью.

Выходя утром из своей комнаты, я с удивлением обнаруживаю, что меня ожидают Элегий и двое охранников.

— Я пришел тебя эскортировать. Вчера вечером Ахиллеса пытались отравить. Все солдаты заперты в своих комнатах.

Когда я вхожу в зал, Ромула еще нет, а двое солдат сидят по разные стороны от стола. Я занимаю место рядом с Ахиллесом, который сочувственно оглядывает мои раны и шепчет:

— Они нас не сломят, мы крепкие орешки.

Пятеро остальных восседают с таким видом, будто уже победили. Решительным шагом входит Ромул. Похоже, ему намного лучше. Он удивленно смотрит на меня:

— Ты получил травму?

— Вчера утром, когда я выходил от тебя, на меня напали четверо «товарищей» из группы «Э». Они хотели меня прикончить, но я чудом спасся. Сегодня ночью они снова пытались расправиться со мной в коридоре, и…

— Дело в том, — перебивает Цезарь 1, — что Мето даже не пытался завоевать популярность среди коллег.

Ромул приказывает ему замолчать и разрешает мне продолжить.

— Еще я узнал, что Цезари, пользуясь своим авторитетом, убеждали слуг и детей не голосовать.