век, первого звука, коснувшегося Его слуха. Он не звал бодрствовать у Гроба ни учеников, ни даже Мать – никто, кроме Отца, не мог разделить с Сыном великую тайну восстания из мертвых.

Никто не бдел над Погребенным, ожидая Его назад. Никто не приветствовал Его в новой жизни.

Он Сам приходит к нам и приветствует: радуйтесь!

Не прикасайся ко мне…

А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса.

И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его.

Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус.

Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его.

Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! – что значит: Учитель!

Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему (Иоан. 20:11–17).

Возможно, под «восшествием к Отцу» здесь подразумевается молитва по Воскресении. Разговор с Отцом, первый после воскресения из мертвых.

Возможно, это было первое, что Иисус хотел сделать, восстав от гроба: Отец был первым, перед Кем Он хотел предстать живым.

Но Он видит плачущую Марию – и, сострадая ей, не заставляет мучиться ожиданием, обращается к ней и утешает ее.

Потому что Его милость к человеку превосходит все. В Евангелии есть примеры, когда Иисус поступает милосерднее и снисходительнее, чем даже Сам говорил, Его милость превосходит даже Его собственные предупреждения.

Но «запечатлеть» Его Воскресение все же должны не руки Марии, а молитва – прикосновение к Отцу.

Поэтому – не прикасайся ко Мне, Я еще не взошел к Отцу.

Молитва в Евангелии очень часто связана с восхождением: не раз упоминается, что для молитвы Христос поднимается на гору.

Чуть позже, явившись женщинам, Он уже не препятствует им прикоснуться к Себе.

Когда же шли они возвестить ученикам Его, и се Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему (Мат. 28:9).

А явившись Двенадцати, Он Сам уже предлагает Фоме коснуться Себя.

После восшествия к Отцу.

Господь мой и Бог мой

Говорили ему другие ученики: мы видели Господа. Он же сказал им: если не увижу на руках Его следа от гвоздей, и не вложу пальца моего в место гвоздей, и не вложу руки моей в бок Его, никак не поверю.

И через восемь дней снова были ученики в доме, и Фома с ними. Приходит Иисус, когда двери были затворены; и стал посредине и сказал: мир вам!

Затем говорит Фоме: дай палец твой сюда и посмотри на руки Мои, и дай руку твою и вложи в бок Мой, и не будь неверующим, но верующим.

Ответил Фома и сказал Ему: Господь мой и Бог мой! (Ин. 20:25–28).

Эта история – прекрасный пример, показывающий, что Христос не действует по шаблону. Никогда. Нет схемы, которую Он блюдет, общаясь с людьми, нет стандарта, под который всех желает пригладить. К каждому у Него свой подход, порой невообразимый с кем-то другим, но единственно возможный для этого человека.

Самое дерзкое требование звучит на страницах Евангелия – представляете, каким должен быть «смиряющий и благочестивый» ответ на это заявление? Что можно было бы возразить на такую дерзость?

Но Господь ему не противится, не смиряет Фому до зела, не отвергает: мол, не веришь, так не нужен ты Мне такой в апостолах. Наоборот, делает шаг ему навстречу и, явившись, говорит: смотри и верь. Коснись Моих ран и верь. Я хочу, чтоб ты был со Мной, а не без Меня.

Он не вгоняет человека в прокрустово ложе внешних условий. Не требует, чтобы Фома «правильно» себя вел или говорил какие-то «правильные» слова. Более того: идет навстречу всем его требованиям, не оскорбляясь тем, что от Него требуют таких «грубых» плотских доказательств.

Он знает Своего ученика, видит его тоску по Себе, слышит этот сердечный всхлип: мне нужно так, я по-другому не могу… И делает для него то, чего не сделал для тех, кто издевался у Распятия, требуя чуда: пусть сойдет с Креста, тогда уверуем в Него.

И похоже, что Фоме Его слов достаточно. Пальцы в раны вкладывать он уже не хочет: лишнее это, он и сам не знал, что лишнее, что это было уже от отчаяния.

А когда Он рядом, то не нужно никуда вкладывать пальцы. Взгляд на Него, звучание Его голоса – и Фома уже бросается к Нему с самым искренним и глубоким исповеданием: Господь мой и Бог мой!

А прежде этого эпизода, свидетельствующего о снисхождении Христа к немощи нашего неверия, был другой и тоже о Фоме.

Узнав, что Лазарь болен, Христос собирается идти к нему из Галилеи в Иудею. Апостолы отговаривают Учителя, и, в общем, отговаривают не без повода. «Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?» (Ин.11:8)

Но Иисус, разумеется, отговоркам не поддается. А то, можно подумать, Он хоть раз поддавался.

«Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему.

Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с Ним» (Ин. 11:14–16).

Тут в переводе некоторое разночтение. Одни тексты пишут «с Ним» с большой буквы, подразумевая – со Христом, другие – с маленькой, мол, умрем и мы, как Лазарь. Греческий текст, не знающий разницы между заглавными и строчными буквами, позволяет переводить и так и эдак. В любом случае смысл остается схожим.

Фома, как и остальные пока-еще-Двенадцать, считает решение Христа самоубийственным. Но именно он ставит точку в этом споре: Учитель решил пойти на верную смерть – значит, и мы пойдем и умрем с Ним.

Или «с ним» – в таком прочтении скользит горьковатая ирония, мол, мало умереть Лазарю, давайте еще и мы вместе с ним, всей компанией, на миру-то и смерть красна.

Но ирония или не ирония, а идти-то надо.

Фома абсолютно верен даже в своем неверии. Он любит Христа поверх своих сомнений и представлений о том, как правильно. Он готов сделать за Ним шаг в смерть просто потому, что так хочет Учитель, а он – Его ученик. Даже не прося разъяснить предварительно смысл такого решения. Ничего не прося. Не удается переубедить?