Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данил придвигается ближе. Его взгляды будто неуверенные, кожу от них покалывает. Он медленно обнимает меня одной рукой.
— Ничего страшного не случилось, — произносит мягко. — Посмотри на меня. Ничего неисправимого ты не сделала. Жизнь показала, что кольцо ничего не меняет. Я пробовал уже.
Я вспыхиваю. И поспешно киваю.
Мы смотрим друг на друга. А потом Данил глаза закрывает и тянется. Я замираю, когда его губы касаются моих. Нежно и осторожно. Запретный поцелуй. Запретные чувства. Нельзя. Плохо. Мы ведь еще не развелись. Пульс разгоняется. Я все еще не верю. Не верю, что рядом сидит он.
Меня целует он!
Мир взрывается красками! Миллионами оттенков. А на глаза слезы наворачиваются. Это он! Он! Я просто не могу в это поверить.
Данил ловит мои вдохи. Делает неспешное движение ртом, и я дрожу. Он пробует меня языком. Ему вкусно. Я чувствую, как ему вкусно. И опять дрожу. Удовольствие по венам растекается. Руки дергаются и вцепляются в его плечи. Данил обнимает меня, заключая в плотное кольцо рук. Его поцелуй становится чуть глубже, жажда — ощутимее. Я выдыхаю.
Пусть нельзя, пусть плохо. Иначе не выжить. Не справиться.
Господи, пожалуйста, если это возможно, прости мне мое счастье. Прости мне любовь к этому мужчине! Прости, что я его обожаю. Что кайфую от всего, что он делает. Прости, что так сильно в нем нуждаюсь.
— Мама! Папа! — возмущается Мирослава, прерывая наш осторожный поцелуй. К такому она не привыкла.
Дочка быстро перелезает на наш диванчик и забирается посередине. Данил устраивает ее на своих коленях. Происходящее так просто и естественно. Он, я и наш ребенок. Вместе. Еще вчера это казалось чем-то немыслимым.
Данил облизывает губы, я делаю то же самое. Наши глаза встречаются. Он совершенно серьезен.
— Хватит целоваться! — командует дочь.
Мы оба обнимаем улыбающуюся Миру. А потом тянемся и касаемся щеками. Замираем. Хорошо.
— Я думал, что сойду с ума сегодня.
Его низкий голос обволакивает.
А смысл слов ранит. Я чувствую, как ему больно. Всегда равнодушный, непробиваемый. Всегда уверенный в себе. Сейчас ему больно.
— Я пойду за тобой куда угодно, — торопливо говорю Данилу на ухо,, как он напрягается при этом. — То, что я сделала сегодня — это не каприз. Это потому, что позвал ты. Именно ты. Я сделаю всё, что скажешь. Всегда буду рядом, но только если буду знать, что любишь. Любишь по-настоящему. Для меня это важно. Что я для тебя номер один. На меньшее не согласна. Я до одури тебя ревную. В твоем случае я не готова на компромиссы. Ты нужен мне весь.
Хочу добавить, что я не Злата и как у него с ней, у нас не будет точно. Что на ее месте я бы психовала, рыдала и волосы на себе рвала. На ее месте я бы задыхалась от одной мысли, что он не хочет со мной детей. Медленно умирала бы! А у нее есть что? Надежда? Нет, она его не любит. Не любит даже на десять процентов так, как я.
— Всегда номер один, — отвечает Данил. — Иначе не было.
Я снова закрываю глаза, прижимаясь к нему.
Вдыхаю аромат его туалетной воды. Вдыхаю его запах. Пропитываюсь его близостью. Чуть поворачиваю голову и веду губами по коже. Быстро целую много-много раз, словно передо мной мираж, который может исчезнуть. Мира тоже чмокает Данила, в другую щеку.
Мы с ней смеемся. Данил улыбается и качает головой.
— Мирок, еда остывает, — напоминает, придвигая поближе тарелку.
Его голос звучит хрипло.
Больше с колен отца Мира не слазит. Ест прямо так. А мы с Данилом часто переглядываемся.
— Что теперь будет? — спрашиваю я тихо.
Мы решили не обсуждать случившееся при дочери, но я все же не могу делать вид, что ничего не произошло.
— Все будет хорошо, — быстро говорит Данил.
Я дыхание задерживаю. Он берет меня за руку и сжимает.
— Хочешь... — быстро произносит. — Хочешь, я оставлю его семье всю землю?
Непонимающе смотрю на него.
— Если тебя мучит совесть, давай ее очистим. У меня компромата на Яшиных — завались, я же изначально хотел оспорить сделки, которые они совершили.
— Данил... — шепчу я.
— Я просто оставлю их в покое. Это много денег. Очень много, Марин. Тебе такие суммы и не снились. Пусть строят, что хотят и на что совести хватит. Я отдам им всё. Выкуплю тебя за любые миллионы.
— Даня...
— Только не жалей. — Он осекается. — Не жалей, хорошо?
— Ты что! Никогда. — Я быстро качаю головой и вновь обнимаю его. Эмоционально, жарко. Чувствуя, как он расслабляется. И улыбаясь от этого.
Мирослава доедает свой ужин. Данил вытирает ей рот салфеткой, а я просто сижу рядом. Все еще парализованная сделанным. Оглушенная новым взрывом. Все еще не верящая, что сделала это. Сбежала! К нему!
Потом мы едем в гостиницу. Данил говорит, что к нему нельзя. Я не спрашиваю почему, и так понятно. Мы стараемся избегать сложных тем.
Наша бедная, вымотавшаяся за тяжелый день дочка вырубается в машине около девяти. Мы с ней ждем на парковке у гостиницы, пока Данил ходит бронировать номер.
У нас снова нет общего дома. Снова где-то мыкаемся. Нам еще много всего предстоит сделать.
Но внутри тепло. Три года назад так же было. Узнаю это чувство и робко улыбаюсь.
Данил возвращается через минут десять. Заглядывает в салон и подмигивает мне.
— Боялся, что в салоне пусто, а ты передумала и вернулась обратно. Шучу, — добавляет с усмешкой.
Но я понимаю, что не шутит. Он действительно торопился и волновался, что мы с Мирой исчезнем из машины. Он спешил, боже. Всё так зыбко. Но я бы не сбежала от него. И мысли не было. В этом я могу поклясться и себе, и ему. Быть с Данилом — единственное решение за последние годы, в котором я не сомневаюсь.
Данил технично достает Миру из кресла и прижимает к себе, несет в номер, который оказывается двухкомнатным. Я всю дорогу семеню следом.
Мы укладываем дочку в кровать.
Потом аккуратно, не дыша, раздеваем. Накрываем одеялом и обкладываем подушками. А затем идем в соседнюю комнату.
Чтобы поговорить. Чтобы наконец остаться наедине.
— Мы услышим?.. — начинаю я.
Мирославе скоро три, а мне по-прежнему некомфортно, когда она одна в комнате. Без моей защиты.
— Да, конечно, — поспешно отвечает Данил, неплотно закрывая дверь между комнатами. — Если проснется, я ее услышу. Не беспокойся.
Он будет контролировать, а значит, можно расслабиться. Эгоистично радуюсь возможности поделиться ответственностью с единственным человеком, которому могу доверять на сто процентов. Я была одна за всех целых три года.