Он смотрит на меня, молчит. Я тушуюсь. Напряжение возрастает до максимума.

— Сейчас поедем в наш любимый рестик и навернем курицу, а? — предлагает Мирославе Данил.

Та в ответ кивает.

— И облепиховый чай? — спрашивает Мира.

— Да, возьмем по литру.

Я опускаю глаза. Потому что чувствую зависть. Хочу ехать с ними в ресторан, есть жареную курицу, запивая кислым чаем. С ними двумя.

Вскидываю глаза и дежурно улыбаюсь.

— Я пошутила насчет претензии. Спасибо, что прилетел. Если бы не ты, праздник бы точно не получился.

— Поздравляю тебя, — говорит Данил. Очерчивает меня одним из своих самых грязных взглядов с макушки до пят. — Красивое платье. От тебя глаз не отвести, Марин. Ты должна понимать, почему я не поехал к загсу.

Сердце заходится в бешеном ритме. Я смотрю на Данила и не могу пошевелиться. Если он будет так разглядывать меня, не знаю... не представляю... я просто в панике сейчас.

— Мама, поехали с нами? — зовет Мира. — Мамочка любимая. Папа и тебе купит курицу.

Я округляю глаза.

— Куплю, — кивает Данил. — Хоть две.

Я смеюсь. Показываю ему кольцо. Дежавю хлещет по щекам, и они краснеют.

— Я замужем, видишь. Поздно.

— Да мне похер, — отвечает Данил. — Хоть вся ими обвешайся. Ты все равно моя.

Мы смотрим друг на друга. Мир качается из стороны в сторону. Мы такими дураками раньше были. Но у нас есть общий, любимый, дико обожаемый ребенок. Я искала и находила в Мире черты Дани, это помогало пережить тяжелые дни.

Он же... Я уверена, он всё сделает для нее, хотя еще полгода назад вообще не собирался заводить детей. Никогда.

Он всё для нее сделает, потому что Мира — моя дочь. Наша с ним. И он наматывает тысячи километров, тратит огромные деньги, просто чтобы быть в ее жизни.

Сердце сжимается до боли.

Данил усаживает Мирославу в кресло на переднем сиденье, рядом с собой. Пристегивает.

Я начинаю плакать. Тихо, беззвучно.

— Я люблю тебя, — говорю ему в спину. Тебя одного. Всю свою жизнь.

Данил выпрямляется. Замирает. Потом быстро открывает дверь для меня.

Слышу его голос:

— Садись.

— Данил... — Делаю растерянный взмах руками. — Нельзя. Поздно. Мне надо...

— Садись, поехали, — настаивает он. Смотрит в мои глаза. Потом улыбается и добавляет: — Живо, Хулиганка.

В салоне пахнет чистотой и кожей.

Я прихожу в себя, понимая, что дома проносятся за окном. Мирослава поет во все горло какую-то современную попсовую песню. Данил включил музыку сразу же, как внедорожник тронулся с места. Кажется, это их общая песня. Сомневаюсь, правда, что она в его вкусе.

На мне белое платье. Кружевное белье.

Быстро смотрюсь в зеркало и вытираю чуть осыпавшуюся тушь.

Сердце сейчас ребра пробьет.

Мирослава поет и смеется.

В машине очень тепло.

Я, честно говоря, в полном, диком, звенящем в ушах ужасе.

Данил поглядывает на меня через зеркало заднего вида. Его руки на руле. Я рассматриваю его пальцы, значок «Лексуса», и сводит с ума дежавю. Ехать с ним куда-то. Долго. Хоть на край света.

Боже.

Я... придвигаюсь ближе и обнимаю его со спины. Изо всех своих сил.

Закрываю глаза и замираю.

Я обнимаю его. Впервые за столько времени! С виду спокойная, а внутри фейерверки. Фанфары, пожар! Там все вибрирует, трясется. Ходуном ходит. Если Данил оттолкнет, я просто умру на месте.

Трогаю его. Своего любимого. Втягиваю его запах. Надышаться не могу.

С каждой секундой я все в большем ужасе от происходящего. От себя самой. От последствий.

Мы едем кормить Миру. Наша дочка устала и проголодалась.

Я обнимаю Данила сильнее. Песня закончилась, но он включает ее второй раз. И Мирослава снова поет.

Данил кладет руку на мою ладонь и сжимает.

Я ахаю. И улыбаюсь! Чувствуя, как крепко он держит. Уже зная, что у меня появилось новое самое любимое и безопасное воспоминание.

В ресторане горит приглушенный свет. Любимое место Данила и Мирославы — это не какая-нибудь там забегаловка.

— Ого, — говорю я, оглядываясь.

— Леди Мирок предпочитает приличные заведения, — шутит Данил.

Леди Мирок тем временем бодро шагает к одному из столиков. Данил приобнимает меня за талию и произносит:

— Смелее.

На мне его куртка. Весна только началась, и вечером на улице пока еще холодно.

Я кутаюсь в нее, а потом нехотя разоблачаюсь, оставшись вновь в одном белом платье. Уязвимая, напуганная, безрассудная.

Мы выбираем уединенное место, где можно спрятаться от любопытных глаз. Но Данил смотрит. Постоянно. Любуется, осекается, снова смотрит.

Мы садимся за столик, Данил делает заказ. Его голос звучит совершенно спокойно, но прокатывает по моим нервам. Я прошу просто воду. Дыхание по-прежнему рваное.

Бросаю робкие взгляды на Данила. От него сейчас многое зависит. Всё.

Наши глаза встречаются, и мое бедное сердце замирает. Меня топит любовь. Топит так, что кожа горит. Мир вокруг меркнет. Есть один только столик, за которым мы втроем.

Не верю, что Данил может быть моим. Просто не верю в это! Смотрю на него, и плакать хочется. Он как женился, я на связи нашей крест поставила. И болело. Боже, как оно болело все эти годы!

Мирослава рассказывает отцу про праздник. Привирая, правда, что кушать не давали, танцевать не разрешали. Он укоризненно качает головой, остроумно комментируя.

Телефон я выключила. Данил читает на своем сообщение.

— Варвара написала. Всем объявили, будто Мирок заболела, и ты уехала с ней.

— Ясно, — говорю я. — С Лёшей поговорю завтра. Объясню ситуацию.

— Я могу поговорить, — предлагает Данил.

— Я сама.

— Прости, — тут же осекается он. — Я хотел как лучше.

Я глаза округляю. Это на него так не похоже! Будто спугнуть боится. Меня заполняет тепло. Делаю движение и беру его за руку.

— Не извиняйся, я поняла. Сама всё решу. Завтра. Хорошо, что они придумали отмазку.

Лёша поймет. Нам обоим будет тяжело, но выхода нет. Я люблю другого.

Наконец, дочке приносят курицу на картофельной и овощной подушке. А еще нам троим — по клубничному молочному коктейлю со взбитыми сливками. Выглядит красиво, пахнет изумительно. Мирослава деловито берет в руки вилку.